Эмилия Прыткина - Свадебный переполох

– А коммунисты были? – поинтересовался мужчина.

Арусяк-старшая, пытаясь понять, куда они клонят, замялась и развела руками:

– Ну так… это… все же были коммунистами, время такое было.

– Ненавижу коммунистов! – резко сказал мужчина.

– Так и я ненавижу, от коммунистов все зло. И Мурадяны их ненавидят. Вспомнила, вспомнила я: когда Погос маленький был, его из пионеров исключили, ему покойный отец не разрешал галстук носить. Так и сказал: «Я не носил, и сын мой носить не будет!» Ненавидел он коммунистов, люто ненавидел!

Про ненависть к коммунистам Арусяк-старшая приврала, желая угодить гостям. Покойный муж ее был самым что ни на есть ярым коммунистом и главой сельсовета в деревне.

– Ну, спасибо тебе, сестра, пойдем мы. – Мужчина встал и двинулся к выходу.

– Да всегда пожалуйста, вы приходите, если что надо, приходите, я вам все расскажу, всю правду расскажу, – засуетилась бабка, провожая нежданных гостей.

– И кто это был? – подскочила Арусяк к бабушке, как только дверь захлопнулась.

– Кто-кто – гонцы! Наверняка бабка Вачагана заслала, чтобы о тебе сведения собрать. Ну ничего, мы тоже в грязь лицом не ударили.

– Как-то некрасиво это, – сказала Арусяк.

– Что ж в этом некрасивого? Очень даже красиво. Должны же они знать, кого в невестки берут, так что все нормально. Родители твоего деда тоже гонцов засылали. Побегу узнаю, что соседи про нас говорили, не дай бог кто-то плохого наговорил.

Бабушка пошлепала в коридор. Послышался стук двери, и Арусяк осталась одна. В душе ее нарастала злость на Вачагана и его семейство. Да как они посмели усомниться в ее порядочности, да еще прислать этих идиотских гонцов? А если бы кто-то из соседей из зависти сказал что-то плохое про семью – они бы поверили? По большому счету, Арусяк было абсолютно все равно, что про нее подумает Вачаган и его родственники, но чувство злости в ее душе нарастало. Она быстро смотала клубок, швырнула его на диван, пошла в свою комнату и бросилась на кровать. Спустя полчаса Арусяк готова была вырезать под корень весь род жениха вместе с чертовыми гонцами. «Жалко, что я не знаю его номера телефона, а то бы позвонила и высказала ему все, что я про них думаю, – подумала Арусяк. – Впрочем, надо поискать в записной книжке возле телефона, кажется, они его туда записывали».

Вачаган действительно обнаружился в записной книжке. Недолго думая Арусяк набрала номер. Послышались длинные гудки, а потом женский голос. Он показался Арусяк знакомым, но она не придала этому особого значения.

– Пригласите Вачагана, – выпалила Арусяк, даже не поздоровавшись.

– Он не может сейчас подойти. А кто его спрашивает? – спросила женщина.

– Его спрашивает девушка, на которой он собрался жениться и с которой у него сегодня вечером намечалось свидание. Так вот, передайте ему, что я не собираюсь встречаться с ним и выходить за него замуж не собираюсь. Пусть он мне больше не звонит никогда, понятно?

Не дождавшись ответа, Арусяк бросила трубку и стала метаться по квартире, как зверь в клетке. Она и не подозревала, что гонцы – это еще цветочки, а ягодки пойдут после свадьбы, когда придется демонстрировать всем чемоданы с приданым и доказательства своей невинности. Но Арусяк выросла в городе Харькове и ничего не знала об армянских традициях. Поэтому она разозлилась не на шутку, схватила ножницы и побежала в комнату отца извлекать из матраса паспорт. Совершить задуманное ей помешала Офелия, которая в тот день продала все «Арараты» и приехала с вернисажа пораньше, чтобы успеть нарисовать еще одну картину.

– Ты представляешь, бабка этого негодяя Вачагана заслала к нам гонцов, чтобы выпытать, какая у нас семья! – пожаловалась Арусяк.

– Ну и что? Это нормально, здесь так принято, – как ни в чем не бывало пожала плечами Офелия.

– Как – нормально? Это же унизительно! – разгорячилась Арусяк.

– Да нет в этом ничего унизительного, не кипятись ты! Я уверена, что ни родителям его, ни ему самому это не нужно, а вот бабушка… Ну, ты же понимаешь: старая женщина, глава семьи, хочет соблюсти все обряды. Сегодня вечером у него, я более чем уверена, что он ничего об этом не знает.

– Не спрошу уже, я позвонила ему и сказала, что больше не хочу его видеть.

– Куда позвонила? – поинтересовалась тетя.

– На мобильный, в книжке он записан на букву В. Правда, там женщина трубку взяла, но она ему наверняка передаст мое сообщение.

Тетя побледнела, выбежала в коридор и вернулась с записной книжкой, открытой на странице с буквой В.

– Этот номер? – с ужасом прошептала она.

– Да, этот, – гордо ответила Арусяк.

– О господи, Арусяк! Давно ты звонила?

– Минут тридцать назад, а что?

– Это номер телефона Сониного мужа. Наверняка это она взяла трубку. Что теперь будет? – Офелия обмякла и сползла на стул.

– Погоди, Сониного мужа зовут Вачик, а здесь написано «Вачаган». – Арусяк ткнула пальцем в книжку и удивленно посмотрела на тетку.

– «Вачик» – сокращенное от имени «Вачаган». – Офелия укоризненно посмотрела на Арусяк, схватила трубку телефона и стала набирать какой-то номер.

– Соня, ты? Марета? А где Соня? Уехала? Куда поехала? К мужу на работу? Расстроилась сильно? О господи, тут ошибка вышла, надо срочно догнать Соню, тут Арусяк… – Офелия сжала трубку и скороговоркой рассказала Марете историю про Вачагана, про то, как Арусяк ошиблась номером, и слезно умоляла догнать Соню и остановить ее. – Уф, – облегченно вздохнула она, положив трубку. – Коля поехал на работу к Вачику, надеюсь, что успеет раньше Сони. Ну, натворила ты дел. Соня теперь тебя точно убьет.

– Я не виновата… – жалобно всхлипнула Арусяк.

– Ладно, что теперь… А мама где?

– Она пошла к соседям выяснять, что они про меня рассказывали гонцам.

– Кофе небось пьет с Хамест, – сказала Офик.

Арусяк-старшая вернулась через час. За этот час успела трижды позвонить тетя Марета, угрожая выдрать Арусяк все волосы; дважды звонила Соня и клялась отравить Арусяк крысиным ядом; один раз позвонил муж Сони Вачик и порекомендовал Арусяк впредь быть более осторожной; один раз позвонил Коля и попросил Арусяк дать ему денег в долг.

Придя домой, бабушка села на диван и стала нервно перематывать клубок. Судя по выражению лица, она была чем-то недовольна. С полчаса она молчала, посматривая на внучку и дочь, а потом выдала:

– Убью Ашхен!

– Что случилось? – поинтересовалась Офелия.

– А ничего, убью – и все! – махнула рукой бабушка.

Однако желание выговориться взяло верх, и бабушка рассказала о том, как обошла всех соседей, которых до этого посетили гонцы, и выяснилось, что все говорили об Арусяк только хорошее, и только Ашхен умудрилась брякнуть, что знает одну Арусяк, у которой папа болен страшной кожной болезнью, от которой помогла только чудодейственная моча ее внука. О том, что Петр вылечился от полученных на Севане ожогов исключительно благодаря Аннушкиному крему, Ашхен, конечно же, не знала. Офелия осторожно высказала предположение, что болезнь Петра никоим образом не связана с нравственностью его дочери, а следовательно, бояться им нечего. Но бабушка Арусяк в ответ только тяжело вздохнула, покачала головой и прошептала: