Эмилия Прыткина - Свадебный переполох

– В Америке за такое вас бы оштрафовали на миллион долларов, я сам в газете читал.

– У меня нет миллиона долларов, ступай себе с богом. Я же не жаловалась, когда ты комбикорм воровал с завода, а могла бы, – махнула рукой бабка Арусяк.

– А для кого я его воровал, а? Кто его у меня покупал? Ты же и покупала, в деревню брату отправляла, так что сядем вместе, – возразил Гарник. – А вообще я к Арусяк пришел, она мне письмо должна отдать.

– Вот оно, – сказала Арусяк, выходя из комнаты, и протянула Гарнику листок.

Гарник внимательно изучил его, как будто мог что-то разобрать по-русски, нахмурил лоб и цокнул языком:

– Короткое получилось, у меня длиннее было. Небось, что-то не написала, да?

– Все она написала, просто в русском языке слова короче, поэтому и получилось так, – вмешалась в разговор Офелия и выпроводила Гарника.

– Я еще приду, когда мне ответ пришлют, будешь переводить, – пригрозил он, садясь в лифт.

– Погоди, я с тобой спущусь, – спохватилась Арусяк-старшая и вскочила в лифт. Судя по тому, что к груди бабушка прижимала литровую банку, она отправилась на первый этаж за народным средством, которое лечит от ожогов.

Гамлет с Рузанной быстро позавтракали и стали собираться в цех. Из своей комнаты, пошатываясь, вылез Петр.

– Ну как? – спросила Арусяк.

– Уже легче, намного легче. Аннушка меня на ночь кремом намазала, – сообщил он, потягиваясь.

– А бабушка за народным средством пошла, – хихикнула Арусяк.

– Делать ей нечего, – разозлился Петр, но было поздно: заботливая старушка влетела на кухню как метеор и всучила сыну банку, на донышке которой плескалась желтоватая жидкость. Сын молча кивнул и пошел в ванную комнату.

– Вот видишь, уже ходит, уже не такой красный, значит, помогает средство-то, помогает. Мама плохого не посоветует, – довольно сказала бабушка и села пить кофе.

В это же самое время на другом конце города большая любительница поспать Вардитер Александровна продрала заспанные очи, попилила с полчаса невестку и пошла терзать сына.

– Пусть сегодня Вачаган погуляет с Арусяк, – сказала она, потягиваясь.

– А может, рано еще? Может, еще пару деньков выждать? Может, они еще думают? К тому же некрасиво вот так сразу бежать и приглашать девушку на свидание. Они еще загордятся, – попытался встрять в разговор Вачаган, который уже отметил крестиком день отъезда в Воронеж, зарезервировал билет в один конец, припрятал у друга свой микроскоп и медицинские инструменты и написал родителям прощальное письмо, где каялся, обещал звонить три раза в неделю и выражал надежду, что в один прекрасный день они поймут, что подвигло его на такой безрассудный поступок самое сильное чувство на земле – любовь к Катеньке.

– Не рано, в самый раз, иди звони. – Вардитер Александровна испытующе посмотрела на внука, покряхтела и пошла за телефоном.

– А может, не надо? – простонал Вачаган.

– Надо. Тебе что, девушка не понравилась? – встала в позу Вардитер Александровна.

– Понравилась, просто как-то… – замялся Вачаган.

– Не «как-то», – отрезала Вардитер Александровна, вручила внуку трубку, предварительно проведя по ней пальцем и прищурившись. – Пыль не вытирали сто лет. Карина, как не стыдно?

Услышав свое имя, Карина вздрогнула и побежала на зов, предчувствуя, что добрая свекровь зовет ее, чтобы попилить.

– Трубка пыльная! В квартире дышать уже нечем от пыли, – процедила сквозь зубы Вардитер Александровна и посмотрела на невестку, которая, обреченно вздохнув, пошла в ванную за тряпкой, проклиная тот день, когда она, купившись на сладкие речи инженера Сурика, переступила порог этого дома.

Вардитер Александровна почесала подбородок и призадумалась. Сегодня ей предстояло весьма важное дело: женщина, не находящая себе места с того самого дня, как ее сын Сурик привел в дом жену, не исполнив ни одного обряда, твердо решила, что внука своего будет женить по всем правилам. Первый обряд – смотрины – Вардитер Александровна уже устроила и проконтролировала. Теперь предстоял второй: сбор информации о будущей невестке. По всем правилам второй обряд шел перед первым, а взять данные об Арусяк было неоткуда, поскольку она проживала в Ереване всего несколько недель. Но Вардитер Александровна решила, что должна узнать о девушке как можно больше. К тому же мало ли что могло произойти – не исключено, что за две недели Арусяк уже успела себя скомпрометировать, а если так, то будет чем попрекнуть жену внука в будущем, если она вздумает сесть на шею. Вероятность того, что кто-то сможет сесть на шею Вардитер Александровне, была ничтожно мала, равно как и вероятность того, что за столь короткий промежуток времени Арусяк успела вляпаться во что-то нехорошее. Тем не менее заботливая бабушка достала из шкафа связанный в узел носовой платочек, в котором хранила деньги, отсчитала нужную сумму, подумала, добавила еще пару купюр и пошла во двор.

В квартире Мурадянов зазвонил телефон. Арусяк-старшая сняла трубку:

– Алло. Да, да, ну, я даже не знаю, ну, приходи, а там видно будет. Да, к шести приходи. Все, до свидания. – Бабушка опустила трубку на рычаг, подмигнула внучке и сказала: – В шесть придет Вачаган, хочет с тобой погулять.

– Угу, – согласилась Арусяк.

Утром она при помощи Офелии предприняла неудачную попытку выкрасть паспорт. Чтобы помочь племяннице, тетке пришлось пойти на радикальные меры: ни свет ни заря она постучалась в комнату, где отдыхали Петр с Аннушкой, и заявила, что ей срочно надо запечатлеть прекрасный вид, открывающийся в этот час за окном.

– Так ведь там завод, что там печатлеть? – спросонья заморгала Аннушка, не желавшая в столь ранний час покидать постель.

– Мне завод и нужен, я новую картину пишу, – тоном, не терпящим возражений, сказала Офелия.

Петр, опасаясь, как бы сестра не выкинула какой-нибудь фортель, сгреб вещи в охапку и с надеждой посмотрел на жену.

– Ладно, надо так надо, – пожала плечами Аннушка.

– Еще Арусяк мне нужна, она будет стоять на фоне окна.

Петр с удивлением посмотрел на жену, потом на дочь, которая встала возле окна и простерла руки к заводу, и вышел из комнаты.

– Как будет называться картина? – поинтересовалась Аннушка.

– Похищение, – ответила Офелия, вытянула руку с карандашом и прищурилась.

– Ну-ну, – ответила Аннушка и удалилась.

Как только дверь закрылась, тетка подперла ее спиной, а Арусяк отскочила от окна и стала рыться в шкафу, где лежали вещи отца. Но паспорта не оказалось ни в нагрудном кармане парадного пиджака Петра, ни в карманах брюк, ни даже в носках и трусах. Тщательная ревизия вещей Аннушки показала, что паспорта нет и там. Арусяк совсем сникла и даже заглянула под кровать, где, кроме пыли и старых носков Петра, тоже ничего не оказалось. Предусмотрительный отец, зная, что его дочь рано или поздно предпримет попытку похитить документ, удостоверяющий ее личность, и смыться обратно в Харьков, спрятал паспорт надежно – в то место, куда прятал свои сбережения во времена советской власти. Завернув паспорт в платочек, Петр аккуратно распорол край матраса, засунул туда паспорт и снова зашил. Проведя минут двадцать в бесплодных поисках, Арусяк развела руками: