Андрей Бильжо - Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора

Да, да, ехали мы в известный в области медицины, называемой эндоэкологией, санаторий «Кивач». Мои друзья хотели похудеть. А я? Я ехал за компанию. За приобретением новых медицинских знаний, ну и печень многострадальную почистить не мешало. Да и клизмы… Другим ставил, а мне – никто. В жизни надо же все попробовать.

Встали мы рано. И оставлена была недоеденная домашнего приготовления курица, и яйца тоже были брошены там же. Забрали мы только водку, но не из жадности, а как память о мужской солидарности, не знающей границ.

Петрозаводск встретил прибывших апрельским солнцем. Кроме нас оно еще грело и освещало маленького бронзового Маркса и маленького бронзового Энгельса, которые, подобно двум влюбленным нетрадиционной ориентации, кокетливо развернулись на бронзовой лавочке лицом друг к другу и о чем-то беседовали. Отдав должное скульптору (постояв у монумента с минуту), мы зашли в кафе рядом с основоположниками, где уже сидел один интеллигентный гражданин с графинчиком водки (9 ч. 30 мин.!) и холодной закуской. Мы заказали геркулесовой каши, а гражданин громко выпил за наше здоровье и приятное времяпрепровождение.

Знал бы он, что нас ждало.

А ждала нас работа над собой с пяти утра до десяти вечера. Медицинские процедуры на фоне полного четырехдневного голодания. Рано утром ко мне, спящему, приходила медсестра. С банкой. Медсестра давала желчегонное и ставила двухлитровую банку мне на живот. Банка втягивала в себя пупок, оставляя в центре пуза синяк. Потом ко мне, спящему, приходила медсестра с грелкой, и грелка ложилась мне на печень. Называется эта процедура игривым словом тюбаж. А потом ко мне, спящему, приходила медсестра с клизмой, и сон как рукой снимало. И тут же приходила вторая клизма. Как говорится совсем по другому поводу, и, я бы сказал, даже по противоположному: «Между первой и второй перерывчик небольшой». А потом еще процедура и еще… И как самая главная, как королева процедур – МОК. Мониторное очищение кишечника.

– Надевайте трусики с разрезом сзади и садитесь в гинекологическое кресло. Войдите в женское положение… – это как бы шутит медсестра. И в конце процедуры:

– Я вам введу маленькую клизмочку с ромашкой. Постарайтесь ее удержать.

И вот ты идешь в палату, сосредоточенный, с ромашкой в одном месте, как поручик Ржевский в бородатом анекдоте.

В общем, спустя неделю в теле образовалась необыкновенная легкость, а в мозгах – ясность. Жизнь без клизмы стала казаться неполной и пустой. Но во всем надо знать меру. Очищенные и подсаженные на овощи и раздельное питание, мы покидали санаторий, оставив в нем свои килограммы. Я – четыре, мои друзья – по восемь. По мне было заметно, по ним – не очень.

На поезд Петрозаводск – Москва билетов CВ не было, поэтому на троих пришлось взять два купе. Мы сразу выложили выданные нам с собой на каждого огурец, помидор, яблоко и банан. И, поедая все это, стали обсуждать нашу будущую жизнь с точки зрения здорового образа ее же. Толстяки клялись друг другу, что к Новому году будут весить по сто.

– Сто, Кабан, – это нормально. А между прочим, Кабан, в Бологое мне подвезут огромного копченого угря. Там угри сумасшедшие. Я уже договорился, Кабан.

– Да сейчас Свирь будет, там возьмем угря, Кабан.

Очищенные пассажиры килограммами скупали вредную канцерогенную рыбу.

– А откуда у вас здесь угрь? – спросил я. – Из Саргассова моря?

– Не философствуйте, профессор! Брать будете?

Мои толстяки купили угря на станции Бологое – не поленились встать в четыре часа утра.

– Нет, я есть сам не буду, Кабан, это детям.

– Я тоже не буду, Кабан, это Белке.

«Интересно, сколько они продержатся?» – засыпая, думал я. А еще я думал о том, что в медицине ЖКТ – это желудочно-кишечный тракт. А у нас получился тракт железнодорожно-кишечный.

Через год мы договорились встретиться снова.

Была еще одна поездка. Давно. Уже настоящая врачебная практика. На вокзале мы все фотографировались. Миша, Вова, еще Вова, Саша. Потом поездом, точнее электричкой, часа три и автобусом тоже три. Видимо, из-за электрички я и не напечатал эту историю в журнале «Саквояж СВ». Какие в электричках СВ? Так мы оказались в городе М. Нас поселили в классе бывшей церковно-приходской школы. Которая, впрочем, работала как нормальная в наше советское тогда время. Туалет на пять дырок. Не могу понять, как это возможно и как должно измениться мироощущение мальчика, а тем более девочки, которые совершают акт дефекации в компании, пускай даже однополой.

Ужас!

Утром настоящий врачебный прием. Вечером выпивали. Закуски навалом из столовой больницы. Оладьи были толщиной в два пальца и площадью в две ладони. Блиноладьи.

На мой день рождения упились вусмерть. Еще несколько дней везде находили оладьи, часто с потушенными в них окурками. А один будущий врач стошнил в титан с питьевой водой. Утром пошли на водопой, сухость же адская. А там…

И вот поступает больной с заглоточным абсцессом. Его решают отправить на вертолете в областной центр. Миша садится в кабину с пилотом, я – в салон с больным. Салон – это нос к носу. Это меньше холодильника. Поднялись. Через пять минут мой больной стал задыхаться. Надо здесь сказать, что по закону каждый врач обязан сделать трахеотомию чем угодно, то есть разрезать трахею или проткнуть в ней дырку гвоздем, чтобы больной задышал. А мне этого набора трахеотомического не дали. А я просил. Я тогда понял, что точно сделал бы ему дырку. Легко. Дырку в горле, чуть ниже адамового яблока. А у меня под рукой нет ничего острого. Я стучу в стекло пилоту и показываю, что надо садиться. Мы садимся в центре гигантской черной пашни. Вытаскиваем больного и кладем его на чернозем. В белом развевающемся халате я бегу к трактору, стоящему далеко. Бегу и ору: «Нож, дайте мне нож!» Два тракториста, только что разлившие по полстакана и подносившие их ко рту, застыли как мумии и молча, без вопросов, дали мне перочинный нож. Я бегу, падая, обратно. В белом халате по черной земле с ножом. Не добежав, я понял, что опоздал. «Все, труп…» – это Миша. Загружаем труп в салон и обратно летим уже с трупом. На вскрытие я не пошел. Это был мой первый труп. Все говорили, что человек этот был полное дерьмо и все даже рады его смерти. Даже мать. А мне его было жаль. Это же надо умудриться так бездарно прожить свою жизнь, чтобы о тебе никто не жалел. И умереть от заглоточного абсцесса, возникшего после выпитого ковша холодной воды в жару, после дикого перепоя.