Никколо Амманити - Да будет праздник

Ему нужно перерезать один из проводов и…

“Какое тут, интересно, напряжение?”

Он не имел понятия. Но явно достаточное, чтобы поджарить его.

Он умрет и таким образом выполнит свою миссию. Хотя теперь, по правде говоря, ему было глубоко наплевать и на миссию, и на дьявола, и на Мантоса, и на сатанистские глупости.

Им владела смертельная тоска, но в то же время у него было странное ощущение, что за его последними действиями следят зрители. Он был проклятым героем своего собственного фильма с трагическим финалом.

На столе лежал блокнот. Он оторвал листочек и без долгих размышлений набросал пару строк, затем сложил его и написал сверху: “Для Сильвиетты”.

Мантос, обнаженный, стоял на скале и рассматривал луну и ее кратеры. Ветер ласкал его кожу.

Ноги слегка согнуты. В вытянутых руках – Дюрандаль острием вперед. Сделав дыхательные упражнения, он избавился от ненужных мыслей. Серена исчезла, исчез старый хрыч, исчезли Сильвиетта с Мердером, и Мантос сосредоточил внимание на том чуде координации, которое являло его тело. С каждым движением он все яснее ощущал энергию, текущую по его мышечным тканям, ощущал заключенную в Дюрандале смертоносную силу.

Он почувствовал, как подступила боль от расставания с земной жизнью. Он принял ее, позволил войти в себя. Опустив Дюрандаль, он прижал рукоять к животу и приподнял левую ногу. Он чувствовал каждое сухожилие, каждую мышцу и наслаждался этим ощущением. В паху от холода пробежали мурашки.

Наконец-то Мантосу было хорошо. Он мог слышать все. Шелест ветра в листве деревьев, гортанное хрюканье бородавочников близ болота, крики сиамских летучих мышей, гроздьями свисающих с ветвей пиний, движение машин на магистрали Олимпика, звуки включенных в гостиных телевизоров, весь этот больной мир.

Вдруг он вздрогнул. Трахея сжалась, и дрожь пробежала по позвоночнику. Ощущение, что кто-то следит за ним, притаившись в темноте.

Не животное. Но и не человек. Что же это?

Он вытянул перед собой меч и начал кружить вокруг себя, но никого не увидел. Тогда предводитель Зверей Абаддона спрыгнул со скалы и, продолжая держать меч наперевес, вытащил из рюкзачка фонарик и включил его. Пучок света упал на лавровые кусты, на заросли ежевики, на стволы деревьев, на ржавую урну.

Никого. Может, чувства его подвели. И все же ощущение, что кто-то наблюдает за ним, его не покидало. Чьи-то горящие ненавистью глаза.

Мантос торопливо натянул штаны, туфли и черную тунику, надел на плечи рюкзак и бегом пустился прочь.

Зомби коснулся средним пальцем уголка рта, куда его поцеловала Сильвиетта, прикрепил письмо к панели, поплевал на руки, взял топор и, широко расставив ноги, приготовился рубить кабель.

Настал момент показать храбрость, которую он ото всех скрывал.

– Человек не радует меня, ни мужчины, ни женщины. – Он поднял топорище и со всей силой, которую отчаяние вселило в его слабое тело, рубанул по кабелю.

В этой жиле тек ток напряжением двадцать тысяч вольт, примерно в десять раз больше, чем напряжение, подаваемое на электрический стул. Поток электронов прошел через клинок и топорище, которое хоть и было из дерева, мгновенно обуглилось. То же произошло и с руками до плеч. Тело загорелось, вспыхнув, как облитое бензином.

Этот живой факел стал метаться и биться о стены кабины, затем остановился, развел руки, как падший ангел, который собирается спикировать в полете, и рухнул на землю и остался там догорать, пока от Эдо Самбреддеро по кличке Зомби не осталась лишь обугленная головешка.

Турбины электростанции остановились. Жужжание проводов смолкло. Свет в парке и на вилле погас. Компьютеры, управлявшие водопадами, циркуляцией воды в водоемах, кормушками для животных и всем остальным, тоже выключились.

Заработал резервный генератор. Он зажег аварийное освещение в доме и запустил пневматические насосы стальных ворот на выходах, те закрылись, изолировав погруженную в потемки виллу Ада от города.

Прибытие на бивуаки и ужин

Фабрицио Чиба и Ларита целовались рядом с тушей слона, когда погасли фонари на дорожке. Писатель открыл глаза и обнаружил, что кругом кромешная тьма.

– Свет! Погас свет!

– О боже. – Ларита испуганно обняла Фабрицио. – Что же теперь делать?

Писатель не сразу понял тяжесть ситуации. Этот страстный поцелуй оглушил его. Злость выкипела, ее сменило обезволивающее ощущение блаженства. Теперь, когда он наконец обрел любовь, все остальное казалось ему малозначимым. Он желал лишь умыть ее, обогреть, обработать ей раны и заняться с ней любовью. Скачка на слоне по лесу, падение, уверенность в неминуемой смерти и неожиданное спасение – эта гремучая смесь из страха, ярости и смерти порядком его возбудила.

– Что нам теперь делать? – Ларита прильнула к нему.

Прижимая ее к себе, Фабрицио чувствовал, как за тугой грудью часто бьется ее сердце.

– Не знаю… Послушай… Мы не можем остаться здесь? Что нам до того? – Он наслаждался давно забытым ощущением прикосновения к живой, не переделанной женской груди.

– Ты с ума сошел?

– Почему? Дождемся рассвета. Спрячемся где-нибудь в зарослях, и, как первобытные существа, не ведающие правил… – Будь это не реальная жизнь, а его роман, герой сейчас взял бы Лариту, и без лишней болтовни раздел ее, и потом овладел ею прямо на слоновьих костях, и кровь, сперма и слезы смешались бы в архаической оргии. Да, в новый роман он введет мощную сцену секса в таком духе. На Сардинии, где-нибудь в окрестностях Ористано.

Ларита прервала ход его мыслей:

– Парк наводнен хищными зверями. Тигр… Львы…

Фабрицио и думать забыл о диких животных. Он сжал ей руку.

– Да, ты права, нам нельзя здесь оставаться. Только ничего не видно. Надеюсь, свет скоро включат.

– Нам надо идти по дорожке.

– Но в какую сторону вилла? Вправо или влево?

– Влево, думаю. Надеюсь…

– Хорошо. Пойдем по дорожке. Она была в нескольких метрах от нас. – Фабрицио придал голосу решительности. Несмотря на страх перед хищниками, тот факт, что рядом с ним женщина, нуждающаяся в защите, делал его сильным и бесстрашным. Он поднялся и помог встать Ларите. – Держись за мой пояс и ступай следом за мной. – Он выставил вперед руки, как сомнамбула, и, спотыкаясь о камни, сделал несколько неуверенных шагов в темноте. – Так, однако, недолго и пораниться. Лучше на карачках.

Они опустились на землю и двигались на четвереньках, пока не почувствовали под ладонями гравий.

Там, в центре каньона, где не было деревьев, небо отражало огни города и можно было увидеть изгородь, идущую вдоль разделяющего дорожку рва.

– Ага! – Фабрицио встал на ноги. – Будем держаться за ограду. Но сначала мне кое-что нужно, а то я не знаю, смогу ли идти дальше.