Петр Алешковский - Жизнеописание Хорька
- Название:Жизнеописание Хорька
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Эксмо
- Год:2011
- Город:М.:
- ISBN:978-5-699-46721-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Петр Алешковский - Жизнеописание Хорька краткое содержание
Роман «Жизнеописание Хорька» был финалистом премии Русский Букер несколько лет назад, сегодня он переведен на немецкий и хорошо известен европейскому читателю.
Своеобразное видение мира, переданное автором через героя, поможет иначе взглянуть на противопоставление Добра и Зла и в финале проникнуться к Хорьку если не любовью, то сочувствием и симпатией.
Жизнеописание Хорька - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Не очень. Повтори.
– Зачем?..
Его прорвало, и он затараторил не задумываясь, отступя сразу от намеченной красивой программы:
– Ты что? Что с тобой? Я не пойму. Тебе со мной плохо было? Я что-то не замечал. Все из-за того, что я не танцую? Так мне ж с ними детей не крестить, мне ты нужна, а не они. Или правда, ты за деньги?
Валюша вклинилась так же быстро, уловив его вздох.
– Даня, ты не понял? Я ведь не хотела, чтоб больно было, прости, я, ей-богу, не хотела, но если ты не уйдешь, я закричу...
– Погоди...
– Чего годить, ты что, глухой? Так объясняю на пальцах – уваливай! Ты ж бирюк, ты ж как медведь, все тебе в свою берлогу залечь и лапу сосать, а я молодая и красивая, я красивая, да? Мне без людей жизни нет! Нет, понял! Хо-ре-ок, уходи, ну, Бога ради. Я все понимаю, но с тобой – кранты, не отколется! Ни-че-го-шень-ки! – она показала кончик мизинца. – Да и что ты мне можешь дать? Жить, как мать прожила? Думаешь, я здесь вечно буду? Я сюда сослана, сослана, просекаешь? Кофе варить, биточки крутить, повидло жрать – это жизнь? Нет, куда тебе понять, тебе ж все равно, как я тут, ты ж даже ни разу не спросил, а у людей по-другому! У людей – весело, жизнь, понимаешь, жизнь!
– Тебе мало было, мало, так на, ты бери, – он начал лихорадочно потрошить карманы, швырять пачки на полированный директорский стол. – Бери! Все бери! Надо – я еще принесу, мне раз плюнуть!
– Это... где ты? Где?.. А... знаю – ты украл, больше неоткуда! – Деньги ошеломили ее, но лишь на минуту, она мотнула головой, бросилась на него с новой силой: – И что? Что мне с ними делать? Мне из-за них в тюрьме сидеть или тебя поджидать и губы кусать? Нет, я так не хочу, я найду себе богатого, но чтоб без тюрьмы. Я жить хочу, как люди живут, понял!
Она уже кричала, сгребая со стола деньги, и с ненавистью, с перекошенным лицом принялась запихивать их ему в карманы, назад, назад! Он все-таки поймал ее, облапил, прижал к груди, и на мгновение она прижалась к нему, но только чтоб накопить сил, и вдруг оттолкнула, въехала с размаху по лицу и превратилась вмиг и вовсе в ведьму, и лезла, норовя выцарапать глаза своими ярко наманикюренными ногтями, и истошно вопила.
Хорек отшатнулся, защищаясь руками, машинально начал отступление к двери, всерьез уже напуганный, с трудом сдерживая отвращение, проскользнул в дверь и с той стороны сильно и резко отпахнул ее Валюше навстречу, сшиб ее с ног и запер снаружи – благо ключ оказался в замочной скважине.
Его трясло. Не обращая внимания на выглядывающих отовсюду людей, прошел он скорым шагом по коридору. Сзади неслись крики, истошные, нечеловеческие – Валюша торпедировала дверь телом, а в промежутках вопила: «Жить, я жить хочу!»
Из этого сумасшедшего дома с валившим из щелей тяжелым паром и запахом гнилых овощей, от скользкого, заляпанного, жирного линолеума он бросился уже сломя голову, не разбирая дороги. Только на берегу реки, в знакомом кустарнике, где когда-то палил костер, он немного отдышался и повалился в траву.
8
Сперва он понять не мог, не хотел и знать, где находится и зачем: так, где-то в отдаленном островке мозга засело, что у реки, но он только вжимался в ладошки, в траву, затоптанную купающимися здесь днем мальчишками. Он лежал долго, пока земляной холод не пробрал насквозь, и он отполз от кустов, от мокрой тени на солнцепек, на потертую лысину пригорка, перевернулся уже на спину, заложил руки за голову и бездумно и молча глядел на синее небо. Где-то ниже, у реки, вопила и брызгалась детвора, тарахтели и визжали лодочные моторы, но он лег так, чтоб ничего, кроме неба, не видеть – ни воды, ни города, – стянул кроссовки, подставил сморщенные, распаренные пятки ветерку. Солнце грело и жгло, от его тепла и ярких лучей он жмурился, сквозь узкие щелочки следил, как лепятся облака, как выплывают уже из подтянувшихся, высоких, серых и тяжелых, разные диковинные фигуры.
Тут только захоти – и увидишь и зверя, и руку с кастрюлей, и хвост, и голову, и выпуклый, свирепый глаз, и старика нищего, что закутал голову в лохмотья пледа, чтоб оттенить худобу и пороховую бледность своего лица, вызвать жалость, вытащить у дурака сострадателя заишаченный гривенник.
Он давно заметил, что линия его успокаивает, но не всякая, не прямая и нервная, а чем более извилистая, тем лучше, тем спокойней она ложится на глаз.
Какая была красивая фигура у Валюши разнеженной, лежащей на диванчике, застывшей и умиротворенной, и какое нагромождение рваных, резких углов сегодня – летающие руки, дергающийся глаз, в полоску стянутые презрительные губы, когда она отбивалась, наступала, гнала прочь.
Он вспомнил вдруг деревенскую девчонку из дома, где он стянул ружье. Вспомнил всю картинку, как она завязывала отцу галстук, как бегал вокруг пацаненок и как вдруг все исчезло, когда она вышла уже во взрослом платье, подчеркнуто иная, чуть одеревенелая, с чопорным отцом в дурацком пиджаке.
Хорек сорвал травинку, пожевал, выплюнул вместе с салатной слюной, чуть горькой, даже приятной. Мальчишки в деревне, у бабки, стращали печеночным сосальщиком, что живет в корнях травы, – он быстро-быстро проникает в живот и размягчает печень, разлагает ее, и человек в муках помирает. Он тогда представлял его себе не как безногого микроба, а как нечто телесное, склизкое – такую улитку с ножками уховертки, и, побаиваясь, затаив дыхание и всматриваясь в травинку, все равно тянул в рот и сосал ее сок – живой, терпкий, свежий, долго не испаряющийся с языка. Вспомнив свой тогдашний страх, он только хмыкнул и сорвал новую, уже толстоногую осочину и осторожно, чтоб не порезать губы, запихал ее в рот и мял до состояния кашицы, пощипывающей не перетертыми вконец ворсинками то за язык, то за щеку, упорно, как бычок на пойме ввечеру.
Подобно бычку, ему хотелось время от времени мыкнуть, потянуть губой звук, но он сдерживался, мотал только головой. Жить так жить, Бог с ней! «Живи, солнышко, живи», – говаривала ему иногда бабка, наглаживая головенку, шершавые ее ладони были удивительно легкими, удивительно легкими...
От бабки мысль скакнула к бабкам на кладбище, вспомнилась их череда, нескончаемый шорох подошв по дорожке, басовитый глас попа, шелест поминальных записочек. Деньги в карманах сразу напомнили о себе, задавили в бока. Зачем они ему теперь, эти деньги? Зачем? Опять надвигалась пустота, как вечер, что накрывал землю. С реки потянуло холодом и моросью, но он еще полежал, а после встал, отряхнул прилипшие травинки, почесал належанную щеку и побрел куда-то. Так он слонялся без дела, без заботы и причапал к Андроникову камню, постоял у оградки, зло и тупо оглядел большой бульник, зализанный богомолками до блеска, оплывшие огарки, теплящуюся теперь в жестяном фонарике лампаду. Плюнул под ноги, пошел наверх по лестнице, медленно, шаг за шагом, по скрипучим ступенькам, не оборачиваясь на город за рекой, вверх, засунув по детской привычке палец в скосившийся набок рот.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: