Эмилия Прыткина - Темная сторона Солнца

Арев молча поднялась и стала собирать разбросанные тетради, книги и вылетевшие из расколовшегося на части пенала карандаши и ручки. Дома она соврала, что упала на уроке физкультуры, но Лилит, которая сердцем чувствовала, что дочь что-то скрывает, открыла ее портфель и увидела разбитый пенал и книги в изодранных целлофановых обложках.

– В следующем году мы переведем тебя в другую школу, – сказала она, укладывая дочь в постель.

– Хорошо, – ответила Арев.

Позже она поняла, что причина снисходительности сестры крылась отнюдь не в любви к ней и даже не в жалости, а в чувстве собственного превосходства, которым Лусине упивалась, возможно, первый и последний раз в жизни.

Остановившись возле двери с табличкой «История», Анна вздохнула. «Господи, помоги мне», – подумала она и три раза стукнула костяшкой указательного пальца по потрескавшейся краске.

– Входите, – послышался голос за дверью.

Анна открыла дверь и заглянула в класс. Он был пуст.

– Здравствуйте, – сказала она, озираясь по сторонам.

– Здравствуйте, – снова послышался голос.

Из-под парты вылез невысокий мужчина. Второй кандидат в отцы разительно отличался от первого. Жидкие грязные волосы, зачесанные так, чтобы скрыть залысину на макушке, сиротливо свисали на оттопыренное ухо. Острый нос с горбинкой, тонкие, в мелких трещинках губы, маленькие пронырливые глазки, выпирающие скулы и впалые щеки, которые не знали бритвы без малого неделю, говорили о том, что человеку глубоко безразлично, как он выглядит. Анна взглянула на его одежду и отметила засаленные манжеты и пожелтевший воротник расстегнутой рубашки. «Вот уж воистину человек-история», – подумала она.

– Вот, все-таки нашел, – отряхивая пыль с брюк, незнакомец помахал в воздухе книжечкой размером со спичечный коробок. Книжечка раскрылась, и Анна увидела классическую шпаргалку-ленту, которую испокон веков используют школьники и студенты. Она прыснула. Такие же шпаргалки делали ее однокурсники в институте. Резали тетрадь на длинные полоски и склеивали их в бесконечную ленту, которая исписывалась почерком настолько мелким, что впору было разглядывать ее под микроскопом.

– Учишь их, учишь… – покачал головой незнакомец и неожиданно хихикнул, как нашкодивший школяр. – Но я-то помню, кто за этой партой сидел.

– А мне больше нравились шпаргалки «длинные юбки»!

– Это как?

– Да все просто. Берется длинная юбка, к ней подкалываются шпаргалки, а во время экзамена юбка задирается и списывается все, что надо.

– Вот, девушки! Пользуетесь своим положением. Знаете ведь, что приличный мужчина не будет заглядывать вам под юбку, и придумываете черти что. Ну вот скажите мне, разве не легче выучить предмет, чем писать шпаргалки?

– Иногда легче. Смотря какой предмет.

– М-да, – учитель посмотрел на ленту и усмехнулся: – Небось Карапет всю ночь писал эту оду собственной лени.

– Возможно.

– Ну да ладно. Вы, я так понимаю, по поводу трудоустройства? Хочу вас огорчить – уже взяли человека на мое место. В новом учебном году он приступит к исполнению своих обязанностей, а я наконец-то смогу уехать в деревню и жить в свое удовольствие. Должно же быть у человека удовольствие, хотя бы на старости лет?

– Должно, – согласилась Анна, садясь за парту, – но я по другому поводу. Вы – Арташес Киракосян?

– Слушаю вас внимательно.

– Тридцать восемь лет назад вы работали в школе номер шестьдесят пять. Так ведь?

– Кажется, да. Не могу точно сказать. Я во многих школах работал.

Анна достала из сумки черно-белую фотографию с подписью внизу «8 «Б», 1970 год» и протянула ее собеседнику.

– Это ведь вы?

Киракосян хмыкнул и водрузил на нос очки в старой роговой оправе.

«Что-то здесь не так», – подумала Анна, обратив внимание, как задрожали его руки, едва он взял фотографию.

– Ну да, это я, а что? – настороженно спросил он.

– Среди ваших учениц была Арутюнян Карине. Вторая слева в нижнем ряду.

– Возможно, и была, вы думаете, я помню всех своих учеников? А вы, собственно, ей кем приходитесь?

– Я ее дочь – Арев.

– А-а-а-а, и что? – Киракосян направился к доске и взял кусочек мела. – Извините, но мне тут надо кое-что написать к следующему уроку.

«Он что-то скрывает, точно скрывает! Почему отвернулся от меня? Видимо, боится выдать себя», – подумала Анна.

– Я хотела поговорить о своей матери Арутюнян Карине. Вы ведь помните ее?

– Нет, не припоминаю. Я же уже объяснил, что не могу всех помнить. Это все? Извините, но вы меня отвлекаете.

– Вы не можете ее не помнить. Это точно. Я должна вам сказать…

Анна замолчала, продумывая следующий ход. У нее уже не осталось сомнений, что друг матери скрывает некую тайну, которую ни за что не выдаст, если она не пойдет ва-банк.

– Так вот, я знаю весьма пикантную деталь вашей биографии.

Учитель выронил мел и повернулся к Анне. Он был мертвецки бледен, совсем как бабка Вардитер, заглянувшая в чашку и увидевшая в ней нечто ужасное.

– Почему вы так побледнели?

– Я… Я… – держась за стену, он дошел до первой парты и плюхнулся на скамью.

Анна почувствовала его дыхание – прерывистое и частое.

– Послушайте… Я не знаю, что вам рассказали, но все это не так… Совсем не так.

– А как же?

– Это неважно, уже неважно, но все было иначе. Я… я и так пострадал из-за всего этого. Мне пришлось сменить место работы, скрыться от всех, чтобы не видеть, как шушукаются по углам и ехидно ухмыляются, когда я прохожу мимо. Знаете, каково это быть уважаемым человеком, учителем, а потом опуститься на самое дно?

– Нет, но я знаю, каково жить с чувством вины. Несколько дней назад я похоронила свою сестру. Сестру, которую ненавидела так сильно, что не видела шестнадцать лет. Я думала, что когда-нибудь мое отношение к ней изменится. И тогда мы сядем рядышком и обо всем поговорим. Но ничего не изменилось. И теперь я чувствую себя виноватой. И буду чувствовать эту вину еще очень долго, может быть, даже всю оставшуюся жизнь. И если вы чувствуете то же, что и я, мы должны поговорить об этом.

– Но я не виноват, поверьте мне! Умоляю, поверьте! Она сама хотела.

– Что хотела?

– Любви! – Киракосян распрямил плечи и гордо задрал подбородок. – Или вы думаете, что меня нельзя хотеть? И вообще, как вы смеете так со мной разговаривать! Она сама пыталась соблазнить меня. Да, сама! Нагло и бессовестно. У меня и в мыслях ничего подобного не было. Она ворвалась в мой кабинет и бросилась мне на шею. Представляете, я – уважаемый человек – соблазнил какую-то школьницу!

– Моя мать не могла так поступить, не смейте так о ней говорить! – Анна стукнула кулаком по столу.

– Простите, но при чем здесь ваша мать? Я говорю о ее подруге – Астхик.