Лия Киргетова - L

Ты делаешь меня лучше.

Я люблю в тебе себя.

Вернись. Я обещаю, все будет по-другому».

Их смс-переписка с Катей не стала для меня неожиданностью. Я знала, что бывшая Женькина пассия так и не оставила надежд на воссоединение, несмотря на то, что прошло уже больше года с момента их расставания. Катя никогда не вмешивалась в наши отношения, не пыталась предпринимать никаких активных действий, это было не в ее характере. Она жила себе спокойно со своей новой девушкой, той самой Лидой, с которой она когда-то изменяла Женьке. Пусть эти, так нагло извлеченные мною из недр чужого мобильника, смс подтверждали, что речь идет не об измене, не о тайных свиданиях, но… Еще. Пока. Уже на следующий день речь могла идти о чем угодно. Мне были ясны и Женькины мотивации, и допускаемая мною ностальгия, и, вероятнее всего, их встреча не повлекла бы за собой никаких негативных последствий. Но.

После моего — очередного — на этот раз раннеутреннего бегства с полей наших сражений, когда, после прочтения этих смс, меня за каких-то десять минут — ураганным, наполненным адреналиновым стуком в ушах, импульсом — смело взрывной волной возмущения из ее дома, Женька позвонила Кате и спокойно объяснила, что их переписка ничего не значила, что она, Женька, оставит в своей душе только хорошие воспоминания об их с Катей долгом романе, что рисковать своими отношениями со мной она не собирается, потому что очень меня любит. Эту бальзамическую для ушей информацию я сочла недостоверной, услышав ее от Женьки, но, к моему удивлению, это оказалось правдой. Мой верный друг Светка подтвердила, что Катя, после телефонного разговора плакала весь день, жаловалась ей, Светке, на мировую несправедливость и выражала надежду на то, что любовь ко мне рано или поздно закончится, а она, Катя, может и подождать.

Тем не менее, алгоритм поведения «человека-процесса» не давал сбоев. Нет — надо, есть — пойдем дальше. И я понимала одно: как бы ни был дорог мне этот человек, нужно время, долгое время и многие выводы, чтобы семья в ее понимании стала семьей, любовь — любовью, смысл — смыслом.

Какого черта я согласилась на эту, заведомо провальную, авантюру? Зачем мы поехали вместе в Хорватию на так называемый отдых, так называемый «еще один шанс».

— Дай мне еще один шанс, последний, — Женька по своей старой традиции приехала без предупреждения, застав меня врасплох, руководствуясь непонятно какой уже целью. Может быть, ей катастрофически невозможно было принять тот факт, что предложила расстаться я, а не она, может быть, она действительно хотела попробовать все изменить.

Я уже не верила ни в какие «шансы». Они были у нашей пары, мы перепробовали, как мне казалось, все возможные способы, и сил оставалось все меньше и меньше, даже на то чтобы выдержать в нормальном тоне пятнадцатиминутный разговор. Я скучала по ней просто сумасшедше, ни одних отношений мне не было так жаль, как наших, я все еще любила ее, наверное, но мысль о том, что некоторое время спустя мы потеряем и последние крохи хорошего, что между нами останется только обида, злость, разочарование… Что, воспоминания друг о друге превратятся в калейдоскоп злых глаз, жестоких слов, бессильных слез отчаяния. Я не хотела доводить все до последнейшей из черт.

— Я не считаю, что между нами все кончено. Даже если ты этого действительно хочешь. Поняла?

Она потрясла меня за плечи, повалила на кровать, возникло такое чувство, что она буквально физически не хотела меня отпускать, выпускать из рук.

— Ну, скажи, что мы все еще пара!

— Думаешь, что, лежа на мне, ты убедительней? — пытаюсь обратить в шутку режущую остроту ее вопроса.

— Да, — улыбается она. — Ну, скажи. Молчишь? Давай поедем отдыхать. Если ты не хочешь пока возвращаться домой, то у нас, таким образом, будет реальный шанс побыть вместе. Я хочу доказать тебе, что я изменилась, что я могу измениться. Я действительно все поняла. Я во многом была не права. Я знаю, что делать, детка. Просто дай мне возможность тебе показать это. Ну пожа-а-алуйста. Скажи «да». Я устала все время слышать «нет».

— Я не знаю, мне кажется — это не лучшая идея.

— Почему? Мы не будем ссориться, не будем воевать. Поедем вдвоем. Просто отдохнем, отвлечемся от Москвы, от выяснений. Поедем вчетвером. Мы и Руслан с Антоном.

— Хорошо, — согласилась я, даже не успев понять — почему. Мне ведь искренне хотелось верить ей. И, когда я слушала ее слова, то эта горячая настойчивость, убедительность, особенно доходчивая на расстоянии в пару сантиметров, не оставляла мне шансов на сопротивление. — Давай попробуем. Хотя бы просто не ссориться.

— Я очень боюсь тебя потерять. Больше всего на свете.

Из моего молчания уже можно было строить высотные здания. Каждое несказанное слово — кирпичик. Тотальное «бесполезно» и такое же навязчивое «а вдруг?» Чего я ждала? Что она реально изменится? Что во мне случится землетрясение, которое разрушит в один момент длиннющую Китайскую стену, железный занавес, отделяющий мое сердце от нее? Чего мы ждали друг от друга? Чуда? Но чудесные деревья не могут вырасти из недоверия и усталости.

У Женьки в голове был образ меня: жесткой, упрямой, практически равнодушной, отвергающей ее попытки вернуть все назад. Ей казалось, что это она, именно она и только она борется за наши отношения.

У меня был образ ее: человека-процесса, который в момент «потерявши-плачем» способен на многое, причем искренне, но совершенно не умеющего жить вместе, сохраняя тепло, не способного думать о ком-то, кроме себя, забывавшего обо мне через пару дней после очередного кризиса. И, что самое страшное, мы обе были правы, у нас было миллион оснований считать так, подтверждений не нужно было искать, они болтались под ногами, задевали за рукава, лезли в глаза, как волосы на сильном ветру. Что она предлагала мне? На что я соглашалась? Мы плыли по течению не самой теплой реки, и она уносила нас все дальше и дальше от всех обетованных земель нашего возможного счастья.

Море. Здесь нет облаков, ни одного, даже самого маленького, и море адриатического цвета. Я подолгу смотрю вдаль, я зависаю в восхищенном «ох!», я забываю, о чем я думала еще пару дней назад — это было так далеко и давно, что не имеет значения.

Истрия — это полуостров в Хорватии, отсюда каких-то сорок километров до Италии, а я ни разу не была в Европе, поэтому немножко сравниваю все со своим Востоком, но параллели путаются от одуряющих запахов липы, сосен с огромными, в два кулака, шишками, здесь по-разному пахнет каждый метр пешей прогулки, воздух можно пить большими глотками, и смаковать послевкусие.

3:1 и мы в полуфинале. Мы смотрели матч на свежем воздухе в баре, и официант в то ли форменном, то ли национальном коричневом костюме, принося напитки, говорил: «Браво, Руссия!» Мы гордо улыбались, замирали на опасных моментах и совершенно замерзли под фиолетовым звездным небом, но дойти до номера и одеться было невозможно. Красивый орел-голландец в оранжевой футболке за соседним столиком хватался за бейсболку и нервно курил, а потом, за три минуты до конца матча, встал и удалился, похлопав в знак уважения. Кто из наших болельщиков сделал бы так же?