Светлана Борминская - Люблю. Ненавижу. Люблю

Рейтель посмотрит на осколки стекла в углу за дверью и кивнет.

«В мире достаточно плохого, и не надо добавлять в эту кучу еще и собственную жизнь», – вдруг захочется с чувством уязвленного самолюбия сказать ему жене.

А вот заорать: «Ты – шлюха!.. Ты изменила мне!.. Я убью тебя!!!» – ему отчего-то не пришло в голову.

И он думал об этом.

«Как все запущено... – перед ужином, глядя в окно на недостроенную зимнюю веранду, размышлял Рейтель. – Как все...»

Сандрин сидела на полу и рассматривала фотографии. На полу лежал старый портфель, из которого она горстями доставала снимки, жадно выхватывая счастливые глаза мужа и сына на фотобумаге.

В комнате было темно, шевелились от ветра занавески...

«С того самого года, как умер Игорь, у меня рот плотно сжат на фотографиях», – неожиданно разглядела она неприятную особенность своих черно-белых снимков.

«Тут я в детстве... Тут я вышла замуж... А тут мы на Новой Земле».

И ни одной фотографии бабушки, словно ее никогда и не было... Сандрин долго искала и наконец нашла единственную пожелтевшую карточку с поломанными краями.

«Я вспоминаю свои тогдашние ощущения... К сожалению, я только сейчас стала немножко разбираться в людях», – убирая фотографии, грустно подумала она.

Вчера пани Остальская пришла за котом. Соседи, по ее словам, наконец уехали отдыхать, забрав с собой к морю любвеобильного шпица.

– Я скучаю, – обвела глазами полупустую комнату Анна Рудольфовна и, взглянув на крюк, на котором висела люстра, поежилась. – И не страшно тебе здесь?...

Сандрин пожала плечами – за стеной слышалась негромкая музыка и в комнате, несмотря на пустоту, было почти уютно.

– Вот я рождена в богатстве, очень счастливо вышла замуж, а осталась одна. – Анна Рудольфовна взяла кота за лапу и потянула, тот отмахнулся и зашипел.

И снова Анна Рудольфовна перевела разговор на Рейтеля:

– Он удачно женился. – Пани подняла палец и щелкнула им кота по носу. – Он думал, что удачно, да не тут-то было...

Сандрин промолчала.

– У меня была дочь, так он не женился на ней, Сашка, – вдруг сказала пани Остальская и, вытащив кошачий ошейник, проворно надела его коту через голову; тот вздрогнул, но даже не успел мяукнуть. – У дочки жизнь не сложилась. Нет уже ее, – пани Остальская махнула рукой и сморщилась. – Ведь Деспина могла бы быть моей внучкой... Гадала? – кивнула она на карты на столе.

Сандрин покачала головой.

– Пожалуй, из всех гаданий больше всего у меня сбывались гадания на ромашках, – проворчала Остальская, перебирая в руках затертые карты с обтрепанными краешками. – Ромашки не врут, в отличие от карт, – убежденно заявила она. – Вот у меня сбылась любовь с пожилым королем!

– У вас?...

– Да, это был мой муж, – пани Остальская отодвинула от себя чужие карты. – Как у тебя дела?... Холерный вибрион пригодился?

– Секретарша с радиостанции – его любовница. – Сандрин проигнорировала вопрос про холерный вибрион. – Он уединяется с ней в кабинете.

– Так поссорь их! – Пани Остальская фыркнула.

– Я его уже поссорила с одной, теперь у него другая, – пожаловалась Сандрин.

– Ну и что?... Поссорь и с этой и попроси прощения у самой себя, ведь что бы ни случилось – не стоит горевать!.. Ты забыла о себе, Саша, знай: мертвое мертвым, а живое – живым!

Сказав это, пани Остальская встала, улыбнулась напоследок, потянула поводок и ушла вместе с упирающимся котом...

«Хотел бы я сейчас оказаться где-нибудь в пустыне, и чтобы ни одного человека в радиусе тысячи миль», – думал Рейтель, сворачивая к городскому кладбищу.

Вытащив из багажника можжевеловый венок, перевитый черной шелковой лентой, он прошел на территорию через боковые ворота и, оглядевшись, свернул к могиле деда.

Прикрепив венок к большому гранитному кресту, Рейтель достал из кармана пакет для мусора и стал аккуратно собирать с могилы сухие ветки и листья.

«Не видала горя – полюби меня», – внезапно вспомнил он присказку деда, с которой тот шел по жизни. Дед Валдис был тем еще ходоком в Тапе.

Рейтель вздрогнул и оглянулся... Ему показалось, что в склепе неподалеку кто-то надсадно кашляет... Он прислушался, – нет, вроде было тихо...

– Я, кажется, встретил ее, дед... То есть пока я не уверен, она это или нет... Алмаз твердый, необычный... Я отвратительный кавалер, к тому же женат, поэтому, видимо, не судьба... К тому же я циник, ну и позволяю себя любить, сам-то не по этой части, хотя не помню, чтобы кто-нибудь меня любил последние десять лет!.. Нелюбовь в моей жизни, нелюбовь, дед. – Рейтель снова покосился на склеп. – А она держит дистанцию... Нет, ты не думай, я не строю никаких планов!.. – Валду Рейтель перевел дыхание и оглянулся.

Из склепа высунулась лохматая голова, и через минуту кто-то прошмыгнул мимо. «Пожилой мужчина, не титульной национальности... Скорей всего, бомж», – автоматом отметил Рейтель и с облегчением вздохнул.

Он сидел на корточках, перебирая в руках песок и гальку на могиле деда. Потом отер рукой дату смерти на кресте, – по ней выходило, что старику Рейтелю стукнул сто один год, когда он принял решение больше не коптить небо.

– Как быть, дед?... – бормотал Валду, завязывая пакет с собранным мусором. – Чувствую, что люблю, но умом понимаю, что не ту!..

Что-то заставило его вздрогнуть, это с креста упал венок. Прикрепив его, Рейтель засобирался домой.

– Ларошфуко дал маху, когда написал, что все о любви говорят, только мало кто ее видел, – проворчал он. – Вот я вижу свою любовь... И что?! Мне от этого только хуже.

На кладбище поднялся ветер...

– Дед, – Валду Рейтель наклонился, потрогав крест у основания, – пусть она тоже полюбит меня! – и, не оборачиваясь, ушел.

Я в последний раз пошла к Растаману, а по пути заглянула к фотографу, чтобы распечатать фото с флэшки, которую отдал мне Лев Сенобабин. Я так и не смогла найти цифровик среди узлов и вещей, чтобы самой посмотреть запоздалую весточку от Ильи.

– Ну? – устало зевнул Растаман, открыв дверь. – Я же сказал: не приходи больше.

– Что меня ждет?... – быстро спросила я. – Я должна это знать, говори... И не вздумай тянуть!..

– Старость и смерть, – развел руками Растаман и вдруг расплылся в улыбке: – Вон идет мой кусочек торта!..

Я вгляделась: к дому стремительно приближалась нарядная Колпастикова с хозяйственной сумкой.

– Я пошутил, – повернулся Растаман. – У тебя все путем. Ты просто плыви по течению, Саш...

– Что это значит? – удивилась я. – Как понимать: «плыви по течению»?...

– Я все сказал, – резко оборвал меня Растаман. – Иди!..

Я встала и вышла, столкнувшись в подъезде с Колпастиковой. Мы поздоровались и разошлись.