Александр Иличевский - Перс

— Мне мой герой кажется робким.

— Это Абих робкий? — вскричал Штейн. — В тюрьме он хвастался, что все беды его от личного знакомства с Троцким, что отказался от ордена Красного Знамени, ибо истинные революционные борцы не нуждаются в наградах. Да он чистопробный авантюрист, шпион по натуре, разведчик, умный проныра: он сторожил чужое открытие, воровал у великого поэта черновики, списывал украдкой у него из тетрадей формулы Времени.

— Но в то же время Абих — яростный защитник ценности Хлебникова для будущего, — мямлил я в ответ, припоминая инструктаж, розданный на листках на прошлой репетиции. — Дважды он регистрировал договоры в издательствах на издание книги о путешествии Хлебникова в Персию.

— Он просто хотел причаститься величию поэта. Он мог шлепнуть Хлебникова в случае, если бы тот действительно что-нибудь толковое и окончательное открыл. А результат экспроприировать в пользу революции. Абих — питомец Блюмкина и через него — Троцкого, который как раз и руководил порывами Блюмкина. Кумир и покровитель Абиха — Блюмкин, страшный человек, любовник революции, еретик, исполненный брутальной похоти и самозванства — наравне с яростным стремленьем к высшей правде, сладострастная неизвестность которой привела его и на Тибет, и к исмаэлитам, и в Палестину…

— Чудовище, — испугалась Гюнелька.

— Ублюдок, — сказал Вагиф.

— Не вам судить, лилипуты, — сказал Штейн. — Пожили бы вы с такими задатками на взлете XX века, поработали бы подмастерьями на заводе — в черте оседлости, без права на образование и цивилизованное будущее: прямой путь стать умным чудовищем.

— Не знаю, не пробовал, — не понял я Штейна.

— Блюмкин — человек, обучавший твоего героя науке беспощадности ума и всепоглощенности делом мировой революции. Абих в Реште доложил Блюмкину, что футурист, специалист по будущему, Хлебников в своей работе «Доски судьбы» ищет формулу времени. Потому он и рвался, и прибыл в Персию, что знает о приходе мехди, повелителе времени. Обладание формулой времени, выведенной на основе связи прошедших эпох, событий, составивших их, дает возможность системного предвидения исторического процесса. Хлебников работает над выражением одного исторического события через другое с помощью степеней чета и нечета, двух фундаментальных элементов бытия.

— А зачем Блюмкину, то есть Троцкому, эта формула? — спросил Вагиф.

— Как зачем? Ведь такое знание — не просто сила, а всемирное могущество! Троцкий был одержим карикатурой мессианской идеи — всемирной революцией. Он сам исподволь примерял на себя роль освободителя мира, совершенного победителя, именно мессианского типа. Вот почему ему необходима была формула времени, над которой работал Хлебников, ибо, владея ею, он получал инструмент для препарирования будущего. Риск поражения с ее помощью был бы сведен к минимуму. Десять, двадцать лет — и Северный полюс поменялся бы с Южным.

— У Хлебникова не было таких коварных мыслей, — приблизился к нам с возражением Хашем. — Хлебников ненавидел насилие. Он все бы сделал для того, чтобы не допустить кровопролития. И к тому же Абих относился к Хлебникову с нежностью. Иначе бы Велимир не посвятил ему стихотворение про верблюда и не рисовал бы его портрет. Велимир очень ранимый.

Я посмотрел на Хашема и осознал, что не хочу понимать то, что начал понимать.

— Но пацифист вряд ли бы принял участие в революционной экспедиции в Персию, — зыркнул подозрительно на Хашема, но обратился ко всем ребятам Штейн. — Велимир ненавидел насилие теоретически. Но мир освобождать от несправедливости собирался практически. В этом смысле он не слишком далеко ушел от своих соглядатаев — Абиха, Блюмкина, Троцкого. Операция по Хлебникову была придумана Блюмкиным, Абих в Москве предпринял несколько попыток сблизиться с поэтом и был атакован Митуричем. Тем не менее ему удалось установить, что формула времени Хлебниковым все-таки была извлечена и те пропавшие черновики, в исчезновении которых Хлебников винил Маяковского, на самом деле были выкрадены Абихом.

Мы все переглянулись. Штейн погасил улыбку и стал серьезным. Глухо быстро проговорил, не поднимая глаз от листков с пьесой:

— Я отыскал в Баку архив Абиха, но формулу времени нужно еще оживить. Хлебников записал ее пророчески, почти без выкладок, как Ферма свою теорему на полях чужой книги. Черновики Хлебникова темны, так что работа предстоит нешуточная.

Мы притихли совсем. Штейн пустил веером листки из папки, вынул большую старую фотографию. Мы приблизились и окунулись в нее.

— Вот, посмотрите — это все ваши герои. Томашевский, Доброковский, Кайдалов, Блюмкин, Костерин, Абих.

На потрескавшейся, оттенка сангины фотографической картонке на фоне обрубка античной колонны и пальмы сидели трое и стояли еще трое молодых людей, чей возраст на вид был разбросан от двадцати до двадцати пяти лет: хитрый прищур невысокого, в костюмчике и галстуке, с усиками и умными улыбающимися глазами, чуть широкоскулого светловолосого человека; наивный взгляд курносого, но с пышными усами красноармейца, с пухлой, несколько вывороченной нижней губой, в гимнастерке с нагрудными клапанами; по центру стоял над всеми лихой — руки в брюки — с прямым пробором, сухолицый, с казацкими усами молодец; дальше — серьезный взгляд исподлобья, зачесанные назад волосы, широкий лоб, сложенные за спину руки, самый старший; темный косматый, в многодневной щетине тип, с нависшими валиками бровей, с лицом одновременно героическим и практическим, отвернулся от объектива; слева робко смотрит кудрявый, крепкий телом юноша, под ним сидит узколицый, с толком еще не проросшими бородкой и усами, с густыми русыми волнистыми волосами, с настороженным взглядом, полным затаенной страсти, Абих, его плечо прижал указательным пальцем Штейн.

— Вагиф, твой подопечный — Мечислав Доброковский, замечательный график, забытый незаслуженно. Что мы о нем знаем, кроме того, что он — автор этикетки папирос «Казбек»? Бывший мичман Балтфлота, участник Ледового похода — из Гельсингфорса в Кронштадт, спасшего русский флот от захвата немецкими войсками. Впечатленный рассказами о Персии, которые слышал от своего командира, легендарного предводителя Ледового похода, наморси Балтфлота Алексея Михайловича Щастного, загубленного Троцким, — Доброковский решил во чтобы то ни стало посетить места, поразившие его воображение. Щастный, будучи членом межведомственного радиотелеграфного комитета, год провел на Каспии, осуществляя строительство береговых радиостанций на острове Ашур-аде и в Энзели. При первой же возможности Доброковский добился командировки на Каспийский флот, в результате чего его одержимость Персией слилась с одержимостью ею же Предземшара — Велимира Хлебникова.