Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

А у Марфутки и Степки Лапшина? Задайся водила таким вопросом — ни за что не вспомнит, откуда она у него взялась: была всегда рядом, пилила и пилила, потом стала хворать-болеть на здоровье. У их дочери с поэтом, редактором и литконсультантом — типичнейший сексранчик, без всякой там платоники, без луны, сирени и прочих прибамбасов, разве только с контрацептивами, если на то календарик Варварька показывает.

С целым морем любви, точнее секса, столкнулся Василий Филимонович Триконь. На вверенном участке он сталкивался с толпами предпринимательниц, работающих за рубли и инвалюту. Промысел набрал силу и дозрел до организованных форм, как результат применения плюрализма в общественной морали — так грамотно выразился выпускник милицейской академии Семиволосов. До таких организованных форм дозрел, что сутенеры для своих подопечных организовали научно-практическую конференцию с участием некогда знаменитой портовой звезды в Генуе некой Смит-Пакулефф!

По роду своих милицейских обязанностей он знал режим их работы, места охоты и клиентов, и если случались приключения в сфере профессиональной любви, то достаточно серьезные. Гонорея или сифилис стали повседневностью, вот когда одна из них, по кличке Машка-street, стала щедро делиться со всеми иммунодефицитом — вот это да, это ЧП. Расчленили путану — тоже ЧП, но и первое, и второе — рядовые, к таким происшествиям уже привыкли. Сталкивался он и с любовью только между дамами и только между джентльменами, и стенка на стенку или куча на кучу. Одна стервочка из мазохисток умоляла партнеров насиловать ее, рвать на ней одежду, бить, а потом шантажировала их, требуя выложить неплохую сумму в обмен на ее молчание. Умельцы сняли скрытой камерой несколько видеофильмов и показали их Василию Филимоновичу — в цвете и в звуке, от и до, и даже подарили на тот случай, если эта прости-господи вздумает каких-нибудь олухов кинуть. После такого кино он на родную половину смотрел с профессиональным недоверием, и если бы не любимый начальник Семиволос, который настойчиво по вечерам приказывал ему не увиливать от супружеских обязанностей, то неизвестно еще, чем бы этот кинофестиваль кончился.

Не предполагал он, что родной брат Иван Филимонович срочно вызвал его в Синяки тоже ведь по причине любви. Вернее, по мотивам сопутствующего коварства. Впрочем, все по порядку.

Час спустя после исчезновения с дачи уездного начальства Василий Филимонович добрался перелесками до родных Малых Синяков. Десяток черных от деревенского счастья изб, покосившиеся сараи — сколько себя помнил Василий, в Синяках не возводилось ни одной новой постройки, в деревне, наверное, никто уже и не знал, как избу рубить, разве что дед Туда-и-Обратно. Поплывший, как пьяный, коровник, остатки кузни в лебеде выше крыши — а ведь батя был кузнец, мечтал уступить наковальню Ваське. Куда там, отцу в старости работы не стало, на две-три недели в году… И овраг, таинственный в детстве, прохладный, поросший вишняком и боярышником, с журавлем над срубом, в качестве противовеса на журавле два колесных диска еще от полуторки — четверть века назад привязал их Васька во время отпуска, так и по сей день. Единственный его след в родных местах. Разломает кто-нибудь журавль, забросит диски в бурьян — и все, здесь его как не бывало.

Родительскую избу Иван Филимонович подновил — поменял три нижних венца, укрепил фундамент, полы перестлал и сказал: на мой век хватит. Дочь давно замужем за военным, где-то на Дальнем Востоке, а сын Ромка в культпросветучилище пошел — зачем культурному изба, разве культурные в избах живут? У них отхожее место в квартирах, с удобствами.

Дверь оказалась запертой. Где же они, телеграмму отбили, а сами из дому? Он присел на скамейку, снял фуражку и принялся вытирать платком шею, лицо и залысину, которая образовывается у мужиков исключительно с целью увеличения площади испарения. Он знал, где у брата хранится ключ, но отпирать избу не стал — хозяйка должна быть где-то рядом. Отработала тридцать лет дояркой, скрутило руки-ноги, где уж ей, бедолаге, разгуливать?

Цветов у нее всегда было полно перед домом, не оставила свое занятие и после того, как заболела — и розы у нее, и пионы, и нарциссов полная клумба. А ирисы — синие, розовые, желтые… Старший лейтенант, уловив откуда-то нежный запах, наклонился над ирисами, обнюхивал их, пока не убедился, что изумительный аромат источал желтый ирис. «Шанель № 5, как сказал бы товарищ Семиволосов» — начальник и здесь не давал ему покоя.

В вишневых зарослях что-то затрещало, и оттуда донесся скрипучий голос деда Федота:

— Гражданин начальник, а хозяев дома нету.

Василий Филимонович направился в вишенник, нашел там старого, согбенного, в треухе, валенках и ватных штанах соседа.

— Эт ты, Вась Филимоныч? — тот прищурил выцветшие глаза и кивнул, значит, узнал. — Боюсь я тебя в этой форме.

— Дед Федот, сколько лет прошло! И форма другая, и люди другие.

— Э-э нет, гражданин начальник. Ни хрена ты тогда не понимаешь — форма она и есть форма. И люди в ней далеко не всегда люди.

«Вася, ты особенности его биографии учел? — спросил подполковник Семиволос. — Вспомни: на Соловки — туда, в город-сад — опять туда, из города-сада на Соловки — обратно, под Сталинград в штрафбат — туда, из Берлина в Синяки — обратно. Из Синяков за колоски на Соловки — опять туда, ну и обратно. Корову дед купил, Хрущев отобрал, это куда? Туда, потому что сейчас говорят: заводи корову, дед, землю, дед, бери обратно… Забыл, почему деда зовут Туда-и-Обратно?! Да матюгни нашу форму, сделай одолжение старому, уважь!»

— Она мне самому осточертела. С работы прямо сюда. Телеграмму от Ивана Филимоновича получил. Что случилось? Не томи…

Туда-и-Обратно зашуршал пальцами в желтоватой от табачного дыма бороде, шуршал, шуршал, но ничего не говорил. Погоны, должно быть, претили идти на откровенность. Дед пересиливал себя, отводил глаза, словно по ним милиционер мог вызнать тайну, и, чувствовалось, никак не давалось ему признание старшего лейтенанта равного ему. Легавый он и есть легавый, враждебность к милиции въелась ему в кровь, а претворяться старый зэк не научился и в более суровые и страшные времена.

— Не томи… — заворчал он, сделал непроизвольно шаг назад. — Что случилось… Вот такой же легаш, как ты, приехал за Ромкой и — в казенный домик его. Все вы хороши, когда спите… Небось, ты тоже не одного Ромку вот так, ни за понюх табаку, посадил? Не посадил? Не финти, сажал!

— Ромку — за что?

— Тебе, гражданин начальник, лучше знать. За что вы сажаете? Да ни за что! Того, кого надо, не вяжете. А парня безответного повязать, о-о-о, тут вы мастаки. Вот сходи на центральную усадьбу к такому же обормоту как сам, пусть он тебе, как фараон фараону, и откроет секрет липы. Липачи…