Макс Фрай - Большая телега

За окном было пасмурно, зато, похоже, теплее, чем вчера. Я не люблю болеть, а беречься от болезней и вовсе ненавижу, никакая сила не могла бы сейчас остановить меня на пути к выходу из отеля. Просидеть весь день в номере под одеялом — немыслимо, я бы, пожалуй, рехнулся к вечеру от такой жизни, а это куда хуже простуды.

Подкрепившись кортадо в ближайшем безымянном баре, я пошел в сторону базилики Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, [17] Nuestra Señora del Pilar («Богородица на Столбе») — барочная базилика Пилар (Божьей Матери Пилар, Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар) с 11 куполами, пожалуй, самое знаменитое сооружение Сарагосы и самый почитаемый в Испании храм Девы Марии. Базилика (основное строительство 1681 — конец XIX в.) возведена на месте, где, по преданию, в 40 г. н. э. апостолу Иакову явилась Богоматерь на столбе. Раньше здесь стояла часовня первых христиан со Святой колонной (Pilar), а в VIII и XII вв. были возведены две церкви и храм в мавританско-готическом стиле. но почти сразу, совершенно неожиданно для себя оказался на той самой улице, где вчера возился с кошкой.

Автомат с водой, дерево и скамья были на месте, а моя черно-белая подружка мирно дремала в сени гигантского кактуса. Но, почуяв мое приближение, подскочила, потянулась, выгнула спину дугой, разинула от удовольствия пасть, а покончив с зарядкой, пулей взлетела на дерево, с которого я вчера ее снял, удобно устроилась на той же самой ветке, адресовала мне влюбленный взгляд и заорала дурным голосом. Дескать, снимите бедного котеночка.

Сказать, что я опешил, — ничего не сказать. Застыл соляным столбом, даром что не оборачивался ни на Содом, ни на Гоморру, ни на другую какую-нибудь пакость. Мне и так хватало прельстительных зрелищ.

— Это ты со мной так кокетничаешь? — наконец спросил я. — Вообще-то вполне достаточно было бы подойти и сказать «мяу». Я бы оценил.

Могу поклясться, она посмотрела на меня как на идиота. И тут же снова жалобно заорала, напоминая мне о долге. Дескать, сперва давай спасай, а потом разговоры разговаривай, если уж приспичило.

Делать нечего, пришлось лезть на скамейку, балансировать на ее гладкой спинке, хвататься за древесный ствол и заработать еще одну царапину — девочка моя снова невовремя выпустила когти, дуреха несчастная.

Бывалые люди рассказывают, что в городе Салдуба [18] Салдуба (Salduba) — еще одно название селения, на месте которого была построена Сарагоса. на самом краю рыночной площади сидит беззубый старик, вид он имеет угрюмый и непривлекательный, а ведь такое поведение не подобает торговцам. У него нет ни товара, ни безмена, только мешок из кожи желтого пса, умершего от бешенства. В этот мешок старик складывает деньги, когда ему удается их получить.

Старик не зазывает покупателей, а молча глядит на рыночную суету из-под косматых бровей, так что даже взрослые мужчины порой робеют и обходят его стороной. Ему нет нужды похваляться своим товаром, все жители Салдубы и так знают, что суровый старец торгует временем. Всяк, кто пожелает, может купить у него несколько месяцев или лет впридачу к отпущенному сроку. Никто не ведает, какой срок отмерен ему судьбой, а значит, невозможно проверить утверждения этого удивительного купца, а поверить ему на слово не всякий решится. Поэтому в мирное время у старика мало покупателей, разве только захворавшего богача слуги принесут на носилках или суеверный моряк, решившийся на опасное плавание, заглянет в надежде выторговать себе год-другой. Зато когда начинается война, покупатели выстраиваются в очередь, многие думают, что им суждено погибнуть в бою, и надеются перехитрить судьбу. И, говорят, еще не было случая, чтобы солдат, купивший у старца, скажем, три года, был убит до истечения этого срока. В Салдубе до сих пор помнят воина, которому в лоб вонзилась выпущенная из арбалета стрела, а он остался жив. Древко потом отпилили, а наконечник трогать побоялись, так он и ходил со стрелой во лбу, пугая своим видом пьяниц и несмышленых младенцев. А все дело в том, что этот человек, собираясь на войну, купил у старца пять лет жизни. Говорят, когда этот срок подошел к концу, бывший солдат отправился на рынок, чтобы добавить себе еще столько лет, на сколько хватит сбережений. Но старик сказал ему: «Теперь даже одна минута твоей жизни стоит больше, чем сокровища всех владык мира», и горемыка ушел ни с чем, а несколько дней спустя мирно умер под своей оливой от смертельной раны, полученной пять лет назад.

Берет старик за свой товар то золотые слитки, то сущие гроши, и никогда заранее не известно, сколько будет стоить год именно твоей жизни. Во всяком случае, на рынке утверждают, что он не поднимает цену, увидев на покупателе роскошные одежды, и не делает скидок беднякам. Сам же торговец всякий раз говорит, будто время каждого имеет свою, совершенно определенную цену и он, дескать, давно научился определять ее на глаз.

Всякий, кто попробует напасть на этого старца, убедится, что он силен и могуч. На рынке до сих пор помнят, как заезжие разбойники сочли его беспомощным и сговорились ограбить, но старик подпустил их поближе, ухватил одного левой рукой, другого правой и сломал шеи обоим, а их товарищи в страхе бежали, умоляя о пощаде, и что с ними было дальше, никому не известно.

Однако ноги у старца слабы, и встает он с трудом, опираясь на посох. По вечерам на рынок приходит темнокожая женщина, чтобы отвести его домой, — не то жена, не то дочь, не то невольница. У нее две левых ноги и две правых руки, она гладит седые кудри торговца временем и ласково шепчет ему: «Пошли, Кронос, пора».

Очнувшись, я обнаружил себя сидящим на скамейке в обнимку с грохочущей от нежности кошкой. Все было в точности как вчера — в моей голове словно бы включили очередную иллюстрированную аудиокнигу из той же серии, что давешняя история про город кошмаров, только, на мой вкус, еще более мутную. И, как вчера, все началось с того, что я взял кошку на руки, она меня поцарапала, а потом принялась ластиться, и вот на этом-то месте я и вырубался, оба раза.

— Это, что ли, ты во всем виновата? — в шутку спросил я кошку.

То есть думал, что спрашиваю в шутку, но, пока говорил, понял, что отношусь к этому дикому предположению куда серьезней, чем следует. Видимо, температура у меня по-прежнему оставалась высокой, просто я к ней привык.

Кошка прекратила мурлыкать, поглядела мне в глаза и, страшно сказать, кивнула. И коротко, но громко мяукнула — для полной ясности, надо понимать. Мне в тот момент показалось, это совершенно нормально: вопрос — ответ. Все как у людей. Мне и в голову не пришло удивляться. Зато я решил, что нам следует объясниться.

— Ценю твое доверие, — сказал я. — Но поэтическое озарение совершенно не по адресу. Я не писатель, кисонька. Я, знаешь ли, сумки шью. Из цветной кожи. Охеренные. Но — сумки. Продаю за страшные деньги, сам бы ни за что столько на сумку не потратил. Но клиенты считают, они того стоят, так что все в порядке… Но книжек я не пишу. Все, что я могу сделать в такой невыносимой ситуации, — это тебя покормить. Хочешь?