Римма Глебова - У Судьбы на Качелях

По пути домой Семен зашел в магазин и купил компьютер. Выбрал самый дорогой и заплатил одним чеком — расписывать на платежи, значит, остаться в должниках, а долгов Семен не любил.

Мне было скучно. Я прогуливался по вечерней, уже почти ночной, но еще не остывшей после жаркого дня, улице и рассматривал прохожих. В Тель-Авиве гуляют по ночам, а днем все лица более деловые. Симпатичные девушки с загорелыми голыми плечами, часто и с открытыми пупками, щебетали со своими спутниками. В их скользящих бездумных улыбках и быстрых взглядах было что-то Жаннино. Месяц назад я расстался со своей девушкой. Причины для этого будто были, но вместе с тем их не было. Во всяком случае, явных и видимых. Наверное, я просто устал от нее. От вздорности, капризов, требований этого, другого, пятого, десятого. Я знаю, что всем девушкам на свете что-то нужно от парня. Кое-какой опыт накопил. Ты ей подарок, и она тебя обожает. У тебя денежные затруднения, и ей сразу скучно, и начинаются маленькие хитрости — устала, не сегодня, голова болит.

Жанна сверх всякой меры любила украшения. Уже большая блестящая коробка из-под дорогих конфет была заполнена ими, а ей хотелось еще и еще. Ну сколько надо этого барахла? Хотя, как посмотреть, барахло ли. Некоторые вещички стоили довольно дорого. «В этом ожерелье мы были вчера на дискотеке», — заявляла она. «Мы были». Это она была в ожерелье, стоимостью почти в цветной телевизор и расписанном на платежи. А сегодня она хотела что-нибудь «новенькое и хорошенькое». «Найди себе богатого спонсора», — огрызнулся я. «А что? И найду!» И в одно прекрасное утро исчезла. Вместе с блестящей коробкой. Я проснулся — в квартире тихо. Не льется из душа вода. Даже записки не оставила. Наверное, нашла спонсора.

Но я предполагаю, дело не только в безумной страсти к украшениям. Накануне вечером я высказал Жанне всё, что я о ней думаю. Что ленива и не убирает квартиру, что не умеет и не любит готовить, эти разогретые шницели, или пережаренные, а то еще и подгоревшие блинчики с непонятно каким мясом внутри, уже в горле застревают, что ничем не интересуется, даже учиться в колледже вдруг раздумала, что часами не вылезает из душа, и слишком сильно красится.

Она, подняв тонкие подведенные брови, молча слушала и вдруг сказала посредине моей возмущенной тирады:

— Тебе жениться нужно. На домработнице. Очень выгодно.

Я сделал вид, что не слышал и продолжил свою речь, правда, с меньшим пылом.

Конечно, я сказал ей далеко не всё. Ничего не сказал о том, что она на улице и в кафе строит глазки мужчинам — самолюбие не позволяло говорить об этом. Да и потом, этим постоянно занимаются все девушки, в крови у них сидит с рождения — таращиться на парней. Не сказал про счета за воду и телефон, а от её телефонной болтовни я устал с первых дней, как она поселилась у меня, сказав родителям, что будет жить у подруги. Вряд ли они поверили, но, кажется, им было всё равно. Мои родители тоже меня не доставали, живут в другом городе и общение наше в основном телефонное.

Но зато Жанна была со мной нежна и ласкова, ну, так и я старался проявлять внимание, и голова у нее болела очень редко.

Но она все же ушла, хотя я не гнал ее. Просто высказался и с успокоенной нервной системой улегся спать. Но, когда утром обнаружил, что ее нет, и нет ее одежды в шкафу, не сильно опечалился. Решил — отдохну один. И за прошедший месяц понял, что совсем не соскучился по Жанне. Может, я бесчувственный. Но она-то тоже ни разу не позвонила. И я не стал звонить ей. В наших любимых кафе и барах Жанна не появлялась. Наверное, избегала встречи. Или, другие места нашла, попрестижнее и подороже, которые только богатый спонсор и может оплатить. А я обыкновенный парень с автозаправки, спонсор из меня никакой. Но на Жанну денег уходило много. «От тебя бензином пахнет», — повторяла она. А что я могу сделать? Никакое мыло и дезодоранты не помогают. Курю много, чтобы больше пахнуть дымом, а не бензином. Это ей тоже не нравится. Не нравилось. Теперь всё уже в прошлом времени. Я свободен, я один.

Я подошел к своему дому, где второй год снимал маленькую, но недешевую квартирку — Тель-Авив все-таки, и тут заметил её. Она сиротливо стояла, прислонясь к стене. Худенькая девчонка, в джинсах и коротенькой желтой маечке. Я остановился против нее, сам не зная, зачем. Возможно, потому, что она сделала неуверенное движение навстречу… или мне показалось. Проститутка? Или кого-то ждет? Уже поздно, кого тут можно ждать. Короткие светлые волосы взлохмачены, смотрит исподлобья и молчит. И я молчу, тоже смотрю.

Узкое лицо, тонкий ненакрашенный рот, остренький подбородок. В полутьме не поймешь, какого цвета глаза и не поймешь, сколько лет — то ли шестнадцать, то ли все двадцать пять.

— Кого-нибудь ждете? — ненавязчиво спросил я.

Молчание. Она испытующе оглядела меня.

— Ну, так что? — подталкивал я ее к какому-нибудь ответу.

— Мне ночевать негде, — буркнула она.

— Ночевать? — удивился я. — Но ведь так ночью стоять небезопасно, вам не кажется?

Ну, если не проститутка, то начинающая искательница приключений.

Она опять молчала. Надо было прямо ее спросить, сколько она берет за ночь, но я не решился. Услугами легких девиц я почти не пользовался, ну разве когда-то, в те времена, когда был совсем юнец и не уверен в себе. Но вряд ли эта девушка из тех — не накрашена и слишком просто одета.

— Ну, пошли, — сказал я, даже не думая, что она послушается, просто любопытство взяло — что она еще скажет.

— Куда? — снова буркнула она, не пошевелившись.

— Куда — куда… ко мне ночевать.

Проезжая машина ярко осветила нас, и я увидел, какие у нее глаза — налитые темной синевой два озерца, беспокойно движущиеся по моему лицу. Лет ей, определил я теперь, около двадцати. Или чуть меньше.

Я сделал шаг в сторону и приглашающий жест рукой. Она отделилась от стены и тоже шагнула. Так и шли, я впереди, она за мной — тихо и почти не слышно в своих джинсовых тапочках.

В квартире девчонка огляделась и села на стул возле стола. Могла бы сразу сесть на диван, всё было бы понятнее. Она открыла рот, но ничего не сказала, только сглотнула. Пить хочет, что ли. Ну, как залетевшая птица, всё вертит головой, только не чирикает.

— Я есть хочу, — вдруг заявила она, уже не буркая, а нормальным голосом, низковатым для такой тщедушной комплекции. Голос мне понравился, как и глаза раньше. Я принес из холодильника ветчины, хлеба, себе банку пива, а ей полбутылки красного сладкого вина — моя сбежавшая девушка любила это вино и не успела допить. Налил ей в стакан, рюмок у меня не водилось.

Она набросилась на хлеб и ветчину, отпила немного вина и поморщилась.

— Ни водки, ни коньяку нет, — сказал я, отхлебывая пиво.