Поль-Лу Сулитцер - Ханна

Ханна не могла забыть, как эта оперная знаменитость в благодарность ей спела в Саду Боадиции арию из "Ромео и Джульетты" Гуно. "Какая великолепная реклама, Ханна".

1894 год прошел без значительных событий. Все предвидения Полли Твейтса сбывались с потрясающей точностью: успех предприятий Ханны рос, это показывал каждый подсчет прибыли. "Единственная область, где счастье улыбалось мне, Лиззи, это мои дела. Если бы мне пришлось начать сначала… Ах, ведь такие вещи нельзя повторить".

Срок ее пари с Пайком истекал 2 мая. К середине марта она уже его выиграла с лихвой: ее вклад в Объединенном банке Австралии достиг шестидесяти тысяч фунтов. Все филиалы ассоциации были введены в дело. Только за конец года и рождественские праздники (она опять провела их одна, даже без Лиззи, которую Уоттсы любезно взяли с собой в Мельбурн) ее личные доходы, за вычетом всех издержек, составили более шести тысяч фунтов.

Тридцатого апреля в Сидней на личном поезде приехал из Мельбурна Клейтон Пайк. В Мельбурне он купил за полторы тысячи фунтов корову и быка какой-то особенной породы и вез их в Брисбен в специальном вагоне. Он уже выписал чек на 25 тысяч фунтов на ее имя, но Ханна с улыбкой отказалась от этих денег. Ведь это пари было не более чем вызовом ей же самой, да к тому же она хотела привлечь к себе его внимание и понравиться ему, чтобы он хоть немного помог, чего ей и удалось добиться. Значит, она не хочет брать его деньги? (Она думает: "Если он будет настаивать, я возьму".) Он, разумеется, настаивает, краснеет и действительно сердится: пари есть пари. Чтобы покончить с этим делом, Полли Твейтс предложил компромиссное решение, устроившее обоих: Ханна получает 25 тысяч фунтов, но рассматривает их как личный заем и должна выплачивать смехотворные полпроцента в год, предоставив в свою очередь Клейтону Пайку или его родственникам, назначенным им лично, право приобрести пять процентов акций всех ее предприятий в ближайшие десять лет, как в Австралии, так и в Новой Зеландии.

— Ханна, — говорит Полли, — я знаю, что вы терпеть не можете брать взаймы. Но в данном случае сделайте исключение. В Европе вам понадобятся деньги, а лучших условий вы никогда не найдете. Об этой половине процента и говорить не стоит. Все будет компенсировано процентами, которые вы получите, вложив деньги в банки Лондона к примеру. У меня как раз есть один племянник, который…

В это время Ханна живет очень счастливой семейной жизнью. Лиззи для нее словно младшая сестра, и Ханна сама с удивлением открывает в себе новые добродетели. Странно, но именно в этот момент она кажется себе такой "старой", что охотно познает детские радости, позволяя Лиззи увлечь себя игрой. К тому же, когда им весело, они обе хохочут как сумасшедшие.

Из-за Лиззи она дважды откладывала свой отъезд. Сначала Род вдруг начал дурить и заявил, что он сам скоро женится, а коль так, то почему его сестра должна жить у чужих людей, а не в его семье. Ханне понадобился целый месяц, чтобы переубедить всю семью. Хорошо, что добрейший Дугал Мак-Кенна в конце концов уступил просьбам дочери.

Второй раз задержка вышла из-за того, что она назначила отъезд на январь 95-го года и потом уже сообразила: в Европе учебный год планируется иначе, чем в Австралии, а это значит, что Лиззи приедет в английский колледж, который для нее уже выбрали, где-то в середине третьей четверти.

Таким образом, отъезд был перенесен на середину июня.

"А ведь если уж честно, то ты сама, Ханна, немного побаиваешься того, что тебе предстоит в Европе, а потому и все способы отложить отъезд хороши: и Лиззи, и то, что у тебя не так много денег…"

Между тем она получила еще одно письмо от Марьяна Кадена, уже третье с того момента, как отыскала его в Варшаве. Письмо было написано на странной смеси языков — идиш, польского, немецкого и русского: Марьяну везде мерещились шпионы.

Очень скрупулезно, что, впрочем, всегда было ему свойственно, Марьян писал, что он искал в Праге, Вене и Берлине (все города, в которых он побывал, отмечены у него на карте), но нигде не нашел Тадеуша. От Менделя тоже нет никаких новостей, хотя его дядя на правах родственника обратился с письмом к царской администрации. Марьян сообщил ей адрес в Берлине, по которому она может ему написать.

Она тотчас же принялась за письмо. Сообщила, что приезжает в Европу следующим летом, и назначила ему встречу 15 сентября 1895 года в девять утра на одном из постоялых дворов Баден-Бадена, адрес которого назвала ей одна из служанок графини Анастасии. "Если такого заведения больше нет, то ты должен ждать меня на том месте, где был вход. И в конце концов, трать ты хоть немного больше денег!"

Последнее путешествие в Австралии она совершила в конце тамошнего лета. Клейтон Пайк пригласил их проплыть на борту своей шхуны вдоль изумительного Большого Барьерного Рифа. Она немного нервничала, потому что Лиззи уже умела плавать, а она нет (и неизменно отказывалась учиться). Сквозь сетку, натянутую вдоль борта, она увидела двух-трех больших белых акул-людоедов, которые перескакивали через гряду коралловых рифов. (Хоть эти поедают мужчин и женщин, не делая никакого различия между ними.)

От Квентина по-прежнему нет никаких новостей.

Теперь ей придется больше двадцати пяти лет просто повторять его имя в разговоре с Лиззи. Она расспрашивала Симона Кланси, но и тот ничего не знал. Полли и Пайк пытались хоть что-нибудь выяснить, каждый по своим каналам. Однако узнать удалось одно: Квентин несколько месяцев назад был в Брисбене, где устроил драку в таверне. Впрочем, в этой драке никто особенно не пострадал. С той поры никаких сведений о нем не было.

Она представляла себе, как он, совсем один, бредет по пустыне.

Давай танцуй, Матильда!

В последний раз, перед тем как подняться на борт пассажирского парохода Восточной линии, Ханна считает и пересчитывает деньги. В Лондоне ее ждут 64 тысячи 627 фунтов стерлингов. Эту довольно значительную сумму она заработала за тридцать пять месяцев.

И вот они — Ханна, Лиззи и Шарлотта О'Маллей — одиннадцатого июня 1895 года садятся на пароход. Разумеется, не одни. Как всегда, очень похожий на того англичанина, который ездил за цирком, чтобы узнать, съест ли лев укротителя, Полли Твейтс, теперь работающий только для нее, едет с ними.

Лиззи немножко всплакнула, когда берега Австралии скрылись из виду: здесь она родилась. Впрочем, слез хватило ненадолго — Ханна к путешествию купила ей двенадцать новых платьев.

— Некогда в Австралии я знавала, — произносит Ханна в полный голос, обращаясь к толстой даме во всем лиловом, — одного человека, очень похожего на вас, может быть, в своей изысканности. Там, среди баранов, его звали Арчибальд. И у него были такие же усы, как у вас.