Избранные произведения писателей Дальнего Востока

— В нашей семье все начиная с деда были бродячими торговцами, — весело говорил Котаро, прощаясь с Сигэмацу.

Во второй приезд Котаро удалось раздобыть всего лишь одну коробку жиру, но он и этим был страшно доволен и в благодарность оставил Сигэмацу силок для ловли птиц. Этот силок Котаро сам установил на соседнем пустыре. Сигэмацу ежедневно ходил проверять силок, но ни одна птица в него так и не попалась. Тут Сигэмацу вспомнил, что на этом самом пустыре жена его собирала ростки лебеды, которые они ели в вареном виде вместе с соей.

— Интересно, что стало с той ловушкой, которую Котаро поставил тогда на пустыре, там, где росла лебеда?

— В нее не попалась ни одна птица. Никудышная оказалась ловушка...

Жена попросила Сигэмацу сходить к Котаро. Близился день поминовения погибших насекомых, и надо было отнести рисовые клецки. Сигэмацу положил лакированную коробочку с клецками в тот самый таз, в котором Котаро накануне принес вьюнов, и завернул все это в фуросики [109] Фуросики — большой цветной платок для завязывания в него вещей. .

Церемония поминовения обычно совершается девятого июня. Во время полевых работ крестьяне помимо своей воли губят живущих в земле жуков и червяков, и для поминовения их душ жертвуют рисовые клецки. В этот же день, по древнему обычаю, надо возвращать соседям все принадлежащие им вещи, которые по какой-либо причине оказались у вас в доме.

Дом Котаро стоял у тропинки, ведущей к дальним холмам. У входа Сигэмацу увидел сверкавший лаком лимузин. В машине никого не было. У большого кувшина, сдвинув фуражку на затылок, стоял человек средних лет — судя по наружности, шофер — и глядел, как из бамбуковых труб в него втекает вода. Сигэмацу смекнул, что к Котаро пожаловал важный гость, и ощутил сильное волнение.

— Славная нынче погодка! — заговорил Сигэмацу, подойдя к человеку в фуражке. — Эта машина принадлежит клинике Фудзита в Фукуяма? И гость, должно быть, оттуда? — продолжал он, заведомо зная, что это не так.

— Ошибаетесь, машина заказная, я ее водитель. Привез сюда женщину из деревни Ямано.

— Должно быть, эта женщина — доктор? Котаро тяжело заболел? Не знаете, что с ним случилось?

— Эта женщина не доктор. Я понял по ее словам, что она сваха. А разговор у нее, видать, надолго. Я здесь уже битый час торчу.

«Сваха из Ямано... Значит, приехала наводить справки о Ясуко. Других женихов в Ямано нет. Если были бы, я бы знал: деревня там маленькая», — с беспокойством подумал Сигэмацу.

Он поглядел сквозь заросли сада на дом Котаро. Раздвижные перегородки со стороны открытой галереи были задвинуты, входная дверь закрыта.

«О чем говорит сваха с Котаро, что ей удалось выведать о Ясуко? Что-то их беседа затянулась. Скоро, наверно, закончится. Как бы не попасться им на глаза, неловко получится», — испугался Сигэмацу.

— Извините, если я вам помешал, — сказал он шоферу. — У нас заболел сосед. Вот я и подумал, может быть, врач приехал, заодно и к нему заглянет, а здесь, оказывается, совсем другое дело.

Сигэмацу простился с шофером и пошел по тропинке к дубовой роще. Там он уселся на плоский камень в тени дерева.

«Подожду здесь, пока сваха не уедет, — решил он. — Все равно нужно занести Котаро рисовые клецки. Не могу же я вернуться с ними домой. Женщины — народ любопытный, непременно допытаются, что из Ямано приезжала сваха».

Немного погодя — к этому времени уже стемнело — хлопнула дверца автомобиля и заурчал мотор. Машина уехала.

Сигэмацу вышел из своего укрытия и направился к дому Котаро. Раздвижные перегородки на веранде по-прежнему были задвинуты, но входная дверь распахнута настежь. Сигэмацу вошел внутрь. Котаро сидел на небольшом возвышении, скрестив на груди руки и потупив глаза, — видимо, в той же самой позе, в какой простился со свахой.

— Добрый вечер, — произнес Сигэмацу.

Котаро вздрогнул, оторвал взгляд от пола, ответил на приветствие и сразу же стыдливо опустил глаза. Хотя в комнате было не слишком светло, Сигэмацу прочитал по его лицу все, что произошло: припертый свахой к стене, Котаро рассказал о Ясуко все, что знал, даже то, чего, может быть, не хотел рассказывать, и теперь сидит совершенно обессилевший, выжатый, как лимон. Сигэмацу лишь поблагодарил его за вьюнов, выложил в тарелку рисовые клецки и без лишних слов покинул дом.

Этот случай оставил у него на душе тяжелый осадок. Ужас как неприятно, что чужие языки треплют имя его племянницы. Остается одно: побыстрее закончить переписку дневника и вручить свахе, чтобы она сама сравнила его с записями Ясуко. Теперь это уже дело чести — довести задуманное до конца.

Сигэмацу быстро поужинал и снова принялся переписывать дневник.

«Наконец плац остался позади. Толпы беженцев по-прежнему заполняли дорогу, ведущую к нему из города. Кроме верхней одежды, никаких других вещей почти ни у кого с собой не было. Лишь однажды я заметил в толпе большую телегу, груженную домашним скарбом, на котором сидели дети. Затертая в толчее телега не двигалась вперед, а толкавшие ее домочадцы спорили и ругались между собой, не решаясь бросить свое имущество. Какая-то супружеская пара тащила на шесте несколько узлов и чемоданов. За ними следовало человек двадцать школьников; чтобы не потеряться, они держались за длинную веревку.

На станции Хиросима, куда я наконец добрался, стояли товарные и пассажирские составы, битком набитые беженцами. Люди сидели на крышах, гроздьями висели на подножках. Время от времени раздавались громкие крики: «Отправляйте поезд!» Но в толпе на станции не мелькало ни одного железнодорожника и, судя по всему, вряд ли можно было ожидать скорого отправления. Тем не менее беженцы продолжали осаждать вагоны. В окнах станционного здания не осталось ни единого стекла, оконные рамы и двери были выбиты, от стен отваливались целые куски. Проходя мимо, я ускорил шаг, с опаской глядя на большой обломок на уровне второго этажа, который держался лишь на металлической балке.

Какой-то молодой железнодорожник, дергая за рукоятки, пытался перевести стрелки. Наконец, отчаявшись, он сплюнул, выругался и побежал прочь от станции.

Улицы вокруг станции были охвачены пожаром, я решил пойти кружным путем, мимо холма Хидзи. К своему удивлению, я не обнаружил храма Гобэндэн на привычном месте. Мост Матоба горел. Я снова изменил направление, миновал мост Тайсё, затем обогнул холм Хидзи с юга и вышел к женскому коммерческому колледжу. Здесь начинался крупный жилой массив. Дома стояли пустые, прохожие встречались редко. На обочине стояли несколько женщин; они жаловались друг другу на то, что водопровод не работает, негде даже умыться.

Их разговор вызвал у меня новый приступ жажды. Горло пересохло и сильно болело. Огромное, похожее на медузу облако поблекло; оно приблизилось к западной оконечности холма Хидзи. Когда дул восточный ветер, облако скрывалось за пеленой дыма, но стоило ветру сменить направление, как оно появлялось снова.