Избранные произведения писателей Дальнего Востока

«Нет, пожалуй, больше в эту обитель ходить не стоит. Тамошние монахи стали просто невыносимы — знай себе колотят в барабаны, бьют в колокола, пугают людей. Но всего смешнее, что даже Лю Иминь и Чжоу Сюйчжи, которые не побоялись пренебречь императорским приглашением вернуться на службу, и те простерлись ниц перед буддийским наставником. Значит, их тоже одолевает страх перед смертью, значит, и они не поняли самых простых истин. Что смерть? Нет тебя, и не о чем больше заботиться. Чего же ради трезвонить в колокола, шум поднимать? Буддисты надеются избавить человека от загробных мучений молитвой, даосы верят, что «превратятся в пернатых» [27] Согласно даосским поверьям, человек, достигший святости, превращается в птицу и улетает на острова вечного блаженства. , но из этого следует лишь, что и они уповают на какое-то существование после смерти».

Эти думы не давали Тао заснуть до утра.

Тао Юаньмин сидел у стены своего крытого соломой дома, на кровати со спинкой, как у дивана, именовавшейся «чужеземным ложем». Это придумал его старший сын Ашу: сделать навес у крыши пошире, почти как у парадных залов, чтобы под ним можно было принимать посетителей, желающих высказать поэту свое почтение. Но Тао использовал эту идею по-своему. В последние годы он все чаще сидел под навесом на «чужеземном ложе» (спал он по-прежнему в обычной постели), читал, размышлял о поэзии, любовался Южной горой, слушал шум сосен или думал о чем-нибудь сокровенном. Иногда он беседовал здесь с соседями, обсуждал виды на урожай, толковал о тутах и конопле, а если в хозяйстве к этому времени поспевало молодое вино, выпивал, с ними несколько чашек, улыбаясь умиротворенно и ласково.

Ночью прошел короткий дождь. Наступили первые осенние холода, и на росших возле самого дома ивах больше не появлялись новые ветки, листья стали понемногу желтеть. Но утренний воздух был, как летом, насыщен ароматом хризантем у забора и доносившимся с полей запахом еще не убранного риса. Тао несколько раз вдохнул полной грудью. После бессонной ночи побаливала голова, ломило поясницу, во рту было горько. Но вид ближних и дальних лесистых гор, залитых светом, утренняя дымка и проплывавшие по небу облака, как всегда, вызывали у старого поэта, немало натерпевшегося в своей жизни, естественное желание отбросить прочь безрадостные мысли и вновь обрести душевный покой.

Прохладный утренний ветерок заставил Тао Юаньмина поплотнее запахнуть полы тонкого халата из серого полотна.

— Да, уже настоящая осень! «То прекрасное время — куда же оно ушло? Уж растаявший иней одежды края увлажнил». А ведь здорово написал Жуань Сыцзун [28] Жуань Сыцзун , более известный под именем Жуань Цзи (210—263) — видный поэт и мыслитель, независимый в своих суждениях и оригинальный в поступках. свои «Стихи о том, что на душе»! Вот тоже хорошо: «От всего, что я вижу, растет на душе печаль и неслышной стопою приходит мне в сердце скорбь. Много слов у меня, но к кому я их обращу? Эти длинные речи — поведаю их кому?» Такое, кроме Жуаня, вряд ли кто сможет написать. Мне, пожалуй, незачем сочинять новые стихи. Перечитаю его «Стихи о том, что на душе» и уже чувствую себя удовлетворенным...

Тао, забыв обо всем, стал читать про себя издавна любимые им строки Жуаня. В увлечении он покачивал в такт головой, словно хотел от себя отогнать холодный осенний воздух.

Вдруг сзади к нему подбежал дочерна загорелый крепыш лет восьми, в белой курточке и синих штанах.

— А я знаю, а я знаю! Деда вчера опять ходил в Лушаньские горы и опять не взял меня с собой. Я обиделся!

С этими словами мальчик повис на шее у дедушки и стал теребить его седеющую бороду.

— Да разве ты дошел бы? Меня самого дяденьки из семьи Ван — знаешь, на том конце села? — в плетеных носилках в гору поднимали! Обратно возвращался пешком, так к ночи еле добрался до дому, ведь тут больше двадцати ли!

Говоря это, Тао крепко сжимал ручонки внука, чтобы тот не теребил его бороду и усы.

— А я бы смог! Правда, смог бы! Вот пойдешь еще в горы, возьми меня с собой. Я буду бежать рядом с носилками большими-большими шагами.

— Эх, Теленок [29] В старом Китае ребятам, особенно деревенским, часто давали «детские» имена вроде Сяоню (Теленок), Амао (Котенок) и т. п. Когда ребенок подрастал, ему давали другое, «взрослое» имя. , долго тебе придется ждать. Боюсь, что больше уже не пойду в Лушаньские горы. Нет, пожалуй, не пойду.

— А почему? Ведь в горах так интересно! Ну, тогда я один пойду. Мне очень нравится гладить головы послушников, они такие гладкие... Я их глажу, а они меня. А в прошлый раз я с ними вместе ловил стрекоз. Тоже очень весело...

— Да... — протянул Тао Юаньмин, не зная, что ответить мальчику.

— Эй, Теленок, скорей слезай с дедушки, ему тяжело! Сколько раз тебе говорила, а ты все не слушаешься.

Это сказала младшая невестка Тао. Она только что вышла из дома с чайной посудой. Невестке было около тридцати; рослая и крепкая, она, как и все простые женщины, ходила в травяных сандалиях и синем полотняном халате. Но выражение глаз и разлет бровей говорили о ее незаурядности.

— Ничего, пока еще хватает сил его удержать. Пусть побудет со мной! — ответил Тао, с любовью поглаживая внука по голове. Затем он взглянул на невестку, и на его почерневшем, исхудалом, но по-прежнему одухотворенном лице появилась слабая улыбка.

— Дедушка, хотите отведать осеннего чая с Южной горы? Совсем свежий, вчера вечером сушили. Он вам понравится! — произнесла с почтением в голосе невестка и подала свекру чашку с бронзово-зеленым напитком.

— И мне, и мне... — закапризничал мальчонка.

— Ладно, ладно, всем достанется. Невестка, ты так много работаешь, выпила бы чайку, — сказал Тао, передавая чашку внуку.

— Да что мне сделается! Вот вы вчера, наверное, намаялись. Шутка ли — в ваши годы делать такие концы. Раз уж вы не собирались оставаться в монастыре, не надо было отпускать носилки!

— Нет, нет, все обошлось. А где Атун, в поле?

— Ну, что вы! Как собрали рис с верхнего склона, так он все время спит — не добудишься! У вас к нему дело? Сейчас подниму!

— Ничего важного, пусть себе спит. Хорошо молодым, сон у них крепкий. — Тао слегка нахмурился и вздохнул. У него, наверное, опять разболелась поясница...

Невестка все еще стояла возле Тао Юаньмина, как будто дожидаясь чего-то. Тот поднял голову и вопросительно взглянул на молодую женщину.

— Вчера после обеда, — заговорила та, — приходил мой отец, ждал вас долго-долго.

— Ждал? Ему что-нибудь было нужно?

— Он забрал с собой ваши стихи.

При этом известии Тао Юаньмин вздрогнул, сердце его чаще забилось. Потом, успокоившись, он продолжал разговор.