М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

Соломон Моисеевич воскликнул:

- Кавказ - это русский Парнас! - и собрание гостей на Малой Бронной подивилось энтузиазму старого философа. Ну, чисто дитя! И как он такой сохранился? Но есть в этом особый романтический шик - Парнас вспомнил дедушка, это же надо! Бурки, папахи, шашки - ах, есть в этом особая прелесть! Цок-цок-цок - лошадки едут, и девушки собирают цветы по склонам холмов. И увидели гости снежные вершины в облаках, селян, слагающих саги, героев, что поют гимны. До Малой Бронной улицы донеслись даже отдельные строчки их гимнов. Ах, благозвучно поют селяне! Нельзя ли чуть погромче - не слышно!

- Пошлем русских поэтов в командировки! - воскликнула Голда Стерн, обращаясь всем своим лицом к Тушинскому. - Пусть пишут поэмы о Кавказе. Пусть стихи о горцах слагают!

- Застрелят, - сказал осторожно Басманов, - а у нас и так поэтов мало.

Тушинский не ответил - прикидывал. Поэтов было не жалко; однако, выступая много лет в защиту казахских школьников, он не мог пожертвовать русскими поэтами. Должна быть последовательность у политика. Захотят - сами поедут. Посоветовать - можно.

Рихтер, безусловно, имел в виду только хорошее. Он сетовал, что локальное горское свободолюбие, некогда милое сердцу русских поэтов, ныне растоптано солдатским сапогом. Он относил это печальное событие на счет особой озлобленности империи в период ее заката. На деле же это означало лишь то, что империя использует свободолюбие горцев иначе, чем прежде. Общество использует энергию дикаря всегда - но по-разному. Стихи и поэзия на определенном этапе были достаточным продуктом - больше цивилизация из природной энергии свободы извлечь не могла. На новом этапе извлечь из этой энергии можно гораздо больше. Рациональное использование природных ресурсов - вещь не новая. Скажем, можно по-разному относиться к воде: любоваться игрой волн, носить воду ведрами для хозяйственных нужд или приспособить течение реки для электростанции. До возникновения электростанций воду использовали тоже: мыли руки и стирали белье; потом научились двигать энергией воды машины. Желание горца перерезать горло неверному и сохранить свой аул в девственной дикости - желание понятное и некоторых умиляет; вопрос в том, что можно из этого горделивого желания извлечь. Энергия расходуется та же самая, вещи используются те же самые: горец, кинжал, горло. Но в одном случае юный стихотворец пишет поэму, в другом строится промышленный гигант по добыче нефти, грузовые терминалы, газовые трубы, танкеры, бензоколонки, загородные виллы, дворцы в средиземноморских бухтах, - а в итоге строится фрагмент большой империи, которая неизмеримо важнее поэмы юного лирика. Здесь важно не потерять исходный материал, а именно природную энергию горца. Горец должен испытывать приступы свободолюбия постоянно, он не должен уставать, как не устает вода - течь. И солдаты (молодые ребята, которые убивают и которых убивают), и генералы (как продажные, так и непродажные), и гражданские правозащитники (пылкие и совестливые) призваны поддерживать в горце его свободолюбие. Общими усилиями они сохраняют необходимую доя общества энергию.

Подобно огню в газовой горелке, что разгорается ярче, если повернуть вентиль, энергия свободолюбия вспыхивала в Розе Кранц и Голде Стерн, едва дискуссии касались определенных вещей: войны в Чечне, квадратиков на холсте, ущемленных прав интеллигенции, последствий сталинизма. Дамы загорались мгновенно - и яростно кидались в споры. Казалось, впрочем, что вентиль открывают в них попеременно: огонь свободы ярче вспыхивал то в одной, то в другой. Сегодня - был день горения у Голды.

Она схватила Ефрема Балабоса за рукав, привлекая его внимание.

- Вы финансируете Тушинского? - спросила Голда Стерн запальчиво и настолько бестактно, что сосед Балабоса, банкир Арсений Щукин, рассмеялся. - Вы обязаны финансировать партию Тушинского, чтобы остановить бойню в Чечне.

- Ну, милая моя, - сказал Балабос, - как вы вопрос ставите некорректно. Убиваю я их, что ли?

И коллега Балабоса, банкир Щукин, подмигнул своему товарищу.

Энергия свободы используется так.

Чеченцы участвовали в переделе собственности, захватывая предприятия и передавая их нужным людям, взрывая дома, чтобы приводить к власти нужные партии, которые поднимались на борьбу с терроризмом. Чеченцы сравнивали себя с волками - по степени вольности и отваги - и, подобно волкам, выполняли необходимую биологическую функцию: съедали слабых и больных, проводили социальную санацию. С помощью чеченцев предприимчивые государственные мужи решали такие вопросы, на решение которых мирным путем ушли бы годы. Некоторые пылкие чеченцы полагали, что действительно борются за свободу и, сталкиваясь с российской государственностью, используют ее слабости и пороки. Им казалось, что они используют коррумпированных политиков, продажных генералов, циничных журналистов, им казалось, что они - внутри порочной социальной ситуации, и они научились использовать ее порочность в своих целях. На самом же деле они находились внутри исключительно здоровой социальной ситуации, которая использовала элемент коррупции для созидательной работы. Сталкиваясь с депутатом-взяточником, генералом-казнокрадом, узнавая из верных источников, что и министры берут взятки, свободолюбивые герои-партизаны думали, что они раскусили механизм системы, - на деле же и они, и генералы, и министры выполняли общую работу - грязную, но жизнестроительную. Партизаны мнили, что узнали принцип работы машины - но они видели только часть этой машины и делали вывод на основании изучения трех шестеренок. На самом деле машина была гораздо больше и работала на иных основаниях.

Как говорил в свое время великий европейский тактик Адольф Гитлер: они пугают меня двадцатилетней партизанской войной! Я в восторге от такой перспективы! Это позволит держать цивилизацию в постоянной боевой готовности.

С тех пор цивилизация усвоила и практически использовала этот совет. Т. н. общество (в лице правозащитников, с одной стороны, и государственников - с другой) не до конца осознавало то благо, что несли ему чеченские боевики. Отвлекаясь на теракты и сочувствуя неизбежным жертвам, общество наивно полагало, что следует смертоубийству положить конец. Лишь трезвые личности, вроде Тофика Левкоева, получавшего стабильную прибыль и делящего эту прибыль с администрацией президента, называли боевиков просто: сотрудники. И цивилизация, разумеется, была солидарна с Тофиком, а не с т. н. гражданским обществом.

Использование локальных войн в государственном хозяйстве имеет ту особенность, что всегда дает возможность критиковать соседнее государство за жестокость по отношению к собственным повстанцам. Мы убиваем наших бандитов за дело, а вы своих партизан - по произволу. Политики называют такую критику «двойным стандартом». В самом деле, почему арабских террористов можно убивать, а чеченских нельзя? Зачем вы делаете вид, что жалеете этих бандитов, если не жалеете своих? Дело лишь в конкурентной борьбе: всякое государство стремится лишить соседа-конкурента его природных ресурсов, выкупить запасы руды, присвоить нефтяные скважины. Свободолюбие - есть один из необходимых природных ресурсов, и борьба за него идет на тех же основаниях, что и за нефть. Не освободить грязных чеченских мужчин, но запретить использовать их энергию на внутреннем рынке - вот простая цель критики чеченского конфликта извне.