М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

В пятидесятом году, когда резолюция ООН 1946 года, осуждавшая Франко, была отменена - и каудильо вышел кругом прав, Индалесио Прието ушел с поста председателя социалистической партии Испании. Уходя, сказал: «Я потерпел полное поражение. Я заставил свою партию поверить демократическим державам, которые не заслуживают этого доверия, как они только что продемонстрировали. По моей вине моя партия стала жертвой иллюзии, которой я был ослеплен». Прието сказал только одно: бумажки гражданских свобод обесценили, а к золотому запасу свободы нас никто не подпускал.

Сама свобода портится тоже - но на других основаниях.

Общество, которое бережет свое право и не бережет чужого, охраняет свою свободу и не охраняет чужую, - такое общество неизбежно превратит свободу в инструмент наживы и насилия. Иными словами, свобода перестает быть собственно свободой. Такая свобода не принесет блага и тому, чьим инструментом она является: такая свобода разъедает привилегированное общество - делает его паразитическим. Так золотой запас, поставленный в зависимость от оборота фальшивых банкнот, теряет стоимость. Впрочем, этот финал - в столь отдаленной перспективе, что тревожиться не стоит. До того как пасть, свободное общество успеет пожрать все вокруг себя, использует мир, как только сможет, оставит, подобно свободным гуннам, неуклонно идущим вперед, - вырубленные леса, выпотрошенные шахты, сухие русла рек.

Следует ли считать такую свободу - желанной? Для большинства лишенцев это было очевидно.

Знаменитая инсталляция Стремовского «Свободный полет» была создана в эти закатные дни. Художник соорудил из фанерных щитов подобие жалкого жилища уроженца окраин: убогая кровать, драные обои. Из этого ада следовало убежать - и вот в центре помещения Стремовский установил подобие катапульты, сделанной из подручных материалов: подтяжек, пружин от матраца и т. п. Дыра в потолке указывала на то, что обитатель комнаты воспользовался изобретением и улетел на свободу. Вырвался все-таки! Зрители сочувственно оглядывали произведение - им тоже хотелось улететь. Коттедж в Переделкино, конечно, мечта, но лучше бы: катапультой - на Майорку.

Инсталляция пользовалась невероятным успехом - ее экспонировали все музеи мира и свободолюбивый мессидж ее отозвался в сердцах испуганных граждан. Да, бежать! Да, на свободу! Да, улететь через потолок!

- И куда ты улетишь? - спросил Струев у коллеги.

Стремовский, слегка ошалевший от заслуженной славы, ответил рассеянно:

- На свободу, куда ж еще?

- Это хорошо, - сказал Струев, потом добавил: - Дурак ты, Стремовский.

Стремовский даже не обиделся - слишком велико было признание его достоинств, чтобы реагировать на брань завистника. И Шайзенштейн, и Роза Кранц, и Люся Свистоплясова - все признали в нем гения. Вот кто воплотил мечты интеллигенции! Бежать! Драпать во все лопатки на свободу!

Подтверждая эту тенденцию, уехал наконец в направлении подлинной свободы гомельский мастер дефекаций - он был зван с представлениями своими в Германию. Там, ходя по зеленым холмам тропами романтиков, обдумывал мастер свои новые опусы, присматривался - под какой кустик присесть.

- Посмотрите вокруг, Соломон, - говорил профессор Татарников, - крысы бегут с корабля. Для чего вы связались с этими… - он увидел, что помимо них с Рихтером в комнате присутствуют деятели из Партии прорыва, и закончил мягко, - с этими горлопанами? Мне, пьянице, все равно, где пить, - но вы?

Борис Кириллович Кузин, делегированный партией для беседы с Рихтером, оказался свидетелем этой беседы. Кузин объяснил, что для паники места нет, энтузиазм Соломона Моисеевича понятен, Партия прорыва с удовольствием использует знания и авторитет ученого. Кузин приводил яркие аргументы, рубил ладонью воздух, привлекая внимание Татарникова, а тот не слушал. И Кузину стало обидно. Ему захотелось сказать что-то колкое, такое, чтобы Татарников понял, кто он - и кто перед ним.

Татарников был очевидным неудачником - и, что странно, не тяготился этой ролью. Он смотрел на Кузина устало и без интереса, было видно, что он скучает в присутствии Кузина и хочет скорее уйти от него прочь. И куда же ты пойдешь, думал Кузин едко, кому ты нужен? Что за жизнь такая была у Сергея Ильича Татарникова, что он предпочитал ее обществу Кузина? Интересное было в ней что-то? Вряд ли, думал Кузин. Жизнь Татарникова - убогая, жалкая жизнь человека, не вписавшегося в историю. И однако, было нечто в облике Татарникова такое, что Кузин почувствовал себя ущемленным. Словно состоялось какое-то тайное распределение тайных благ, и вот там-то Татарников и урвал себе кусок. Не свобода, нет, свободы Татарникову явно не досталось, но что-то такое он себе ухватил. И Кузин не мог произнести про себя, что это тайное распределение - распределяло честь.

И, глядя на усталого нетрезвого человека, который стоял перед ним и был воплощением неудачи, Кузин почувствовал, что ничего другого не хотел бы он в жизни так, как заслужить уважение этого человека. Ничего он не желал так страстно, как того, чтобы этот некрасивый и сутулый человек стал его другом - или хотя бы поглядел на него без презрения.

Ведь сколько сделано! Книги, публикации, выступления и доклады - ведь это чего-нибудь стоит, не так ли? Работал, не покладая рук, в библиотеках и университетах! Сколько важных премий получено, сколько солидных чиновников заинтересовалось! Мы ведь, если разобраться, коллеги! Так оцени сделанное! А Татарников смотрел на Кузина равнодушно. И больно стало Борису Кирилловичу.

Впрочем, утешил он себя, депутат Середавкин к моим словам прислушивается. Есть на Руси еще люди, коим судьба Отечества небезразлична. Середавкин, Тушинский, Кранц, хорек, наконец. Не будем сбрасывать со счетов и эту нетривиальную фигуру.

А влияние хорька все росло и росло. Некоторое время ему прочили кресло спикера в парламенте, намекали, что положение Басманова не так прочно, как кажется, и что место свое он вскоре уступит хорьку, а сам поедет доживать век послом в Мадриде. Слухи не подтвердились: Басманов место спикера уступать никому не собирался, но то, что влияние хорька росло, - сомнений не вызывало. Оставалось гадать: какая роль предназначена ему в новом обществе, что выберет для себя хорек? Некоторые перестановки в парламенте косвенным образом указывали на возможное развитие событий. Так, либеральная партия, ведомая Кротовым, та, что оставила далеко позади прогрессивную партию Тушинского, делегировала хорька в свои ряды - совмещая ряд общественных обязанностей в парламенте, хорек взял на себя труд вести съезды либеральной партии. То, что Кротов метит в премьер-министры, то, что назначение его не за горами, - уже практически не скрывали. Карьерный этот рывок Кротов, как видно, не собирался совершать без прикрытия и оставлял свои позиции в партии надежно защищенными преданным существом. Да, он переходил во властные структуры, приближался к рулевому колесу страны, пост этот несовместим был с оппозиционной партийностью. Но идеи демократической оппозиции не были вовсе безразличны будущему премьеру - очевидно, что именно хорьку он собирался доверить руководство либеральной партией, иначе говоря, партией, оппозиционной к власти. Эта сложная многоходовка показывала, что власть старательно формирует оппозицию самой себе, готовит теневой кабинет столь же тщательно, как и правительство. Также очевидно было и то, что хорек не удовлетворится этим назначением, одной либеральной партии ему было явно мало. На одном из съездов хорек ясно дал понять, что только объединение демократических сил, то есть слияние прогрессивной и либеральной партий, может быть перспективно. В самом деле, чтобы не проиграть в оппозиционной борьбе, не сделаться куклой в руках у власти, демократы должны были консолидироваться - а значит, Тушинскому надо было проститься с амбициями и отойти в сторону, уступая место новому лидеру, объединяющему оба движения в одно. Мало кто верил, что самолюбивый Тушинский добровольно сдаст позиции, однако некоторые обстоятельства (а именно то, что Тушинский сделался близок опальному олигарху Дупелю, стал часто наведываться в Вашингтон и т. п.) показывали, что и Тушинский ведет непростую игру, метит в некие неведомые цели и, возможно, пожертвует своим креслом ради чего-то большего. Кто знает, чем кончится противостояние двух партий?