М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

Роза Кранц вместе с верною своей подругой Голдой Стерн были освобождены из мест заключения досрочно - за примерное поведение и не замедлили свести счеты с теми, кто способствовал их аресту. Кто упрекнул бы пожилых девушек в злопамятности? В лучших российских традициях они составили донос на министра культуры Ситного и его заместителя Потрошилова - как на сбытчиков краденого, взяточников и мздоимцев. Донос был передан через третьих лиц в администрацию Слизкина, попал ему прямо на стол. Слизкин знал толк в мздоимстве, в частности, он понимал, какие взятки положено брать министру культуры, а какие нет. Слизкин вскипел. Подчиненные рассказывали, что он два раза стукнул кулаком по столу, заглянул в ящики стола, порвал два или три документа, а затем отдал приказ о задержании мошенников. Красив ли поступок Розы Кранц и Голды Стерн, нет ли - не нам судить, но логика в нем присутствовала. Особенно если учесть, что министр Ситный и его заместитель Потрошилов одновременно обвинили друг на друга в коррупции. Оба культурных деятеля сорвали печать с уст своих и предали огласке алчность коллеги - да, невозможно долее скрывать размеры уворованного! Ситный написал такое о своем сотруднике, что его сочинение читали и перечитывали, и знакомым давали почитать. Но и петиция Потрошилова не лишена была любопытных деталей. Так что, в ту пору, когда доносу Розы и Голды дали ход, в соответствующих инстанциях уже имелись подробные доносы, написанные фигурантами друг на друга.

Аркадий Владленович Ситный, румяный мужчина и министр культуры, вором не был, он был милым светским человеком. Беда в том, что когда правящие круги общества состоят из воров преимущественно, рано или поздно, но попадешь в соучастники. Казалось бы, для чего же преследовать сообщника, если сами воры на свободе? Но так обычно и происходит: воры избавляются от свидетелей. История Аркадия Владленовича не сделалась исключением. Брали Ситного с ОМОНом, опасаясь сопротивления. Сопротивления Аркадий Владленович не оказал: напротив, смиренно протянул руки для вериг и вручил покаянное письмо с подробными описаниями мест хранения краденого, номерами швейцарских счетов, паролями для сейфа и пр. Все вышеуказанное, принадлежало не самому Ситному, он выступал лишь доверенным лицом - однако закон суров. Отобрали все, лишили даже и дачи, и реализовали имущество в пользу детских домов. Каких именно домов никто не знает, ходили слухи, что этих домов в природе не существует - но обнаружилось, что дома эти есть и опекает их не кто-нибудь, а Роман Петрович Слизкин, так что опасения, безусловно, напрасны.

Иначе проходило задержание подельника Аркадия Владленовича, печально известного Шуры Потрошилова. Когда оперативники нагрянули в лесной массив, окружавший загородный дом министерского работника, и фигуры блюстителей закона замаячили меж сосен, Шура Потрошилов не только не сдался на милость закона, но напротив того - отважился на сопротивление. Что подвигло немолодого рыхлого мужчину на активные действия? Сознание того, что привычная жизнь, полная развлечений, дармовой жратвы и поездок в заграничные командировки, кончилась - а другой жизни не надо? Природная агрессивность - или нечто иное? Кто знает. Во всяком случае, когда звук передернутого затвора (боец группы захвата, приближаясь к даче, обнажил ствол и привел оружие в боевую готовность) разнесся меж рублевских сосен в морозном воздухе, со стороны дачи грянули выстрелы, и отряд залег. Шура Потрошилов, проявляя бесовскую прыть, несовместимую с тучностью, обежал свой особняк, замкнул окна и двери на стальные засовы, а сам попытался уйти по крышам. Произведя несколько выстрелов из дедовского табельного оружия (маршал Потрошилов оставил семье именной парабеллум), Шура Потрошилов заставил нападавших залечь, а сам воспользовался чердачной лестницей и слуховым окошком. Обдирая живот, царапая щеки, протиснулся Потрошилов в узкое отверстие, и вот он уже балансировал на крыше. Массивный особняк доставал крышей до верхушки сосны, и, теоретически рассуждая, было возможно выбраться на конек крыши, оттуда перескочить на сосну, с нее на елку - и так пробраться на соседний участок к журналисту Баринову. Тряся животом и подбородками, Потрошилов балансировал на кровле своего дома, готовясь к прыжку. Снизу он был не виден; оперативники ломали стальную дверь, резали решетки на окнах, а он, наверху, собирался с силами. Так крупное животное, хищник саванн, выжидает момент, чтобы метнуться за добычей. Наконец Потрошилов прыгнул, и, как можно было предположить, неудачно. Тяжкое тело обрушилось на скат кровли и, соскользнув с нее, рухнуло на крышу более низкого здания для прислуги. По несчастному стечению обстоятельств, Потрошилов рухнул непосредственно на кованый флюгер, выполненный в форме каравеллы, летящей под парусом. Флюгер вошел министерскому работнику в пах, проторил себе дорогу к прямой кишке, раскроил мочевой пузырь, желудок и, почти не задев двенадцатиперстную кишку, легко прошел легкое и, пропоров трахею, вышел из горла. Шура Потрошилов застыл на флюгере в малопривлекательной позе жареного цыпленка, причем изо рта у него торчала гордая каравелла под парусом. Так он и провисел, пугая птиц, в течение трех дней, в то время как опербригада обшаривала дом в поисках подземного хода. Нашли Потрошилова случайно - курсант, указывая на крышу, сказал старшему лейтенанту: живут же буржуи, эвон какое чучело заказали, прямо художественно выполнено. Министерство культуры все-таки, ответил старлей и сплюнул. Это у него, небось, инсталляция такая, добавил он, тыщ десять, небось, стоит. Однако, вглядевшись в нелепую фигуру, застывшую на фоне закатного неба, старший лейтенант понял, что преступник обнаружен.

Радоваться чужой беде, тем более жуткой гибели, в московском обществе не стали и даже организовали поминки в небольшом Доме культуры - не особенно пышные, но пристойные: тарталетки с селедочным паштетом, легкая музыка.

Среди выступавших случился поэт (мало кто помнил его редакторское прошлое) Виктор Чириков. На вечере памяти Потрошилова Чириков скандальных поэм не читал, а развлек зал частушками. После слез и вздохов это оказалось уместным.

- Девки спорили в машине:

У кого салон пошире;

Вышла ссора у парней:

У кого «роллс-ройс» длинней? -

читал Чириков со сцены и сам больше других смеялся.

- Сами понимаете, - говорил Чириков, - салон и «роллс-ройс» - это, так скажем, эвфемизмы. Но, что важно, затронул реалии. Вот я еще почитаю.

Девки ссорились на даче:

Деррида или Версаче?

Долго спорили - что лучше:

Фукуяма или Гуччи?

Последний куплет вызвал легкий переполох в зале. Тахта Аминьхасанова осведомилась у Лаванды Балабос, носит ли та что-либо от Фукуямы, а та, вначале растерявшись, ответила утвердительно и добавила, что в этом сезоне Фукуяма, пожалуй, превзошел Гуччи. Концепция строже, сказала Лаванда, и многие с ней согласились.