М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

- Ну, все, - сказал Кузнецов, - будут бить.

- Кому ты нужен, - сказал его сослуживец по кличке Сникерс, - зачем тебя бить? Сам приползешь на брюхе, будешь проситься в свободное общество! А тебя и не возьмут. Я вот денег накоплю и - в Штаты!

- С новыми силами, прошедшие испытания, но не сломленные ими, мы готовы к величайшим испытаниям в истории свободы, - заключил свою речь президент и посмотрел на мир прищурившись.

- Что ж, это перспективно, - сказал Татарников. - Жаль, спичрайтеры не включили проверенную временем формулу «Arbeit macht frei». И арбайт желательно производить в нефтяной компании. Этого определения свободы не хватает. Остальное все есть.

- Позвольте, Сергей, - откликнулся старик Рихтер, - вы цитируете утилитарные нацистские лозунги, а президент Буш недвусмысленно выступает за свободу, понятую как цель истории. Вот куда стремится человечество - он прав! Пафос выступления я поддерживаю! И я целиком согласен с его формулировкой: да, бесспорно, идеал развития - свобода!

- Какая именно свобода? - спросил Татарников.

- Действительно, - оживился Рихтер, любивший отвлеченные разговоры, - интересно, что именно президент имеет в виду? Не мешает конкретизировать понятие свободы: «свобода от» или «свобода для»? Возможно, он имеет в виду высшее достижение человеческого духа, то состояние, которое я называю - «свобода над». Это не желание освободиться от чего-то, не желание посвятить свой освобожденный труд чему-то, а просто пребывание в иной сфере - там, где не действуют законы необходимости. Знаете, я определенно прихожу к выводу, что это высший тип свободы - без конкретной цели, а просто - над бытом, суетой, социальными неурядицами. Это свобода замысла, свобода проекта. Свободный дух парит над социальной неразберихой - не в этом ли высший смысл? Так, вероятно, был свободен Господь или обитатели Телемской обители.

- И еще кое-кто, - мрачно сказала Татьяна Ивановна, которая мыла пол стояла, склонившись над ведром. - Есть такие свободные граждане! Хорошо быть свободным над собственной женой. Она, дура, пол драит, а Соломон Моисеевич над этим полом парит.

- Ах, оставь, Таня! - с раздражением сказал Рихтер. - Не надо мыть пол! Сколько раз я говорил - брось! Мне это совершенно не нужно! Если у тебя потребность, что ж я могу сделать? Если тебе так хочется, пожалуйста, вымой пол - но зачем упрекать меня?

- Мне эта свобода, - сказала Татьяна Ивановна, поднимая голову от ведра, - вот где уже сидит! - и она показала на свое горло, - не вздохнуть, ни охнуть от этой вашей свободы! Надоело! И что эта мерзость значит - до сих пор не пойму!

- Как можно, Таня! - ахнул Соломон Моисеевич, - это же свобода!

Однако возвышенный термин этот в дискуссии семейства Рихтеров так и остался непроясненным. Не вполне внятен он был и в дискурсе международной политической мысли. Американский президент столько раз употребил слово «свобода» и сделал это в столь безапелляционной манере, что у иных слушателей могло сложиться впечатление, будто понятие это решительно разъяснено и разночтений не имеет. Однако в действительности дело обстояло не так. Многие люди - как жившие задолго до описанных событий, так и современные им - успели высказаться по поводу того, что есть свобода, и мнения их часто не совпадали. Собственно говоря, большое количество войн, смертоубийств, преступлений и обид было совершено в истории именно по причине недоговоренности касательно этого термина. Складывалось впечатление, что американский президент, проштудировав вопрос, пришел к окончательному и суперсовременному выводу и вот эту новейшую трактовку и явил миру. С другой стороны, зачем бы и нужен был прогресс, как не для того, чтобы прояснять проклятые вопросы до полной прозрачности? Осталось только угадать, что именно это за трактовка, которая теперь будет властвовать над миром.

Так, совершенно очевидно было, что американский президент не имеет в виду марксистское понимание свободы, или же платоновское, или гегелевское. Равно чужда была ему и христианская трактовка этого термина или же его буддистское толкование.

Скорее всего, президент имел в виду некое обобщенное понимание свободы, свободу вообще, в том страстном и ярком выражении, какое было присуще его предкам - так называемым отцам-основателям. Эти персонажи истории, осваивавшие американский континент и снабдившие общество искателей приключений сводами правил и моралью, давно сделались непререкаемыми авторитетами, и следование их заветам (не всегда внятным, но всегда страстным) - стало непререкаемой добродетелью. Достоинства отцов-основателей и их мыслительные способности не обсуждались, не принято было подвергать критике их пафос и задор. Никого в мире не удивляет, что Маркс объявлен некомпетентным экономистом; в порядке вещей уличить Платона в тоталитарных замашках; в привычку вошло называть Ленина - кровопийцей, Ницше - фашистом, Гегеля - долдоном; достоинство демократа в том и состоит, что авторитетов для него нет. Однако мало кому придет в голову покуситься на величие отцов-основателей. Попробуйте, эксперимента ради, сказать, что отцы-основатели - ограниченные коммерсанты, неумные политики районного масштаба и брать их суждения за образец мысли - наивно. Ничего хорошего из такого заявления для вас не выйдет. Постепенно отцы-основатели, их принципы и взгляды стали играть ту же роль в прогрессивном обществе, что прежде в европейском обществе доставалась религии. Но если Церковь и богословы имели оппонентов в лице философов, то отцы-основатели не имеют оппонентов вообще: смутные элементы бытия, прасимволы новой эры - они стали совершенными языческими божествами. Выработанное ими представление о свободе - представление, достойное среднестатистических спекулянтов хлопком или образованных ирокезов, - обрело значение тотема, которому поклоняются, не задавая вопросов. И если некий бунтарь, ниспровергнув Платона и Маркса, решит покуситься на отцов-основателей, он не обретет союзников среди либералов. Маркс, Ленин, Платон и прочие враги Открытого общества потому и являются допустимыми объектами критики, что принесены в жертву высшему божеству - Маниту Свободы.

Таким образом, сомнения Рихтера, какое именно из понятий свободы использует президент в задорной речи, было лишено смысла. Старый ученый, используя и развивая определения свободы, данные некогда Миллем, и в толк взять не мог, что свобода - не цель, даже не метод, но вполне конкретное объективное вещество, питающее энергией новое общество. Обладание этим веществом дает основание на власть, дает право распоряжаться жизнями тебе подобных, менее везучих человеческих особей, которым свободы не досталось.

Впрочем, если Рихтер и не понимал вопрос в полной мере, то мир (и в особенности те его представители, которые возглавляли страны) понял превосходно. Приняв наличие могучей свободы как мотора истории, лидеры просвещенного человечества старались угодить свободе - кто чем может.