М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

Скажут, новый колониализм. Есть такие, которые именно эти слова и произносят. Ни в коем случае. Далеко не колониализм, отнюдь не он, напротив: процесс, продолжающий деколонизацию, помогающий былым рабам стать подлинно свободными. Не порабощение, а освобождение.

Скажут, теория мировой революции, троцкизм. И опять неверно. Мировая революция несла - пыталась нести, во всяком случае - идеи равенства, идеи обаятельные, но тормозящие развитие; цивилизация же основана на иерархии - ибо лишь иерархия ведет к прогрессу.

Правда, в этом пункте возможны споры. Были личности в Древней Греции или нет, если прогресса там не было? Неудобный, некорректный вопрос. Но оставим эти далекие и крайне неудобные для рассуждений времена, не с этого следует начинать в решении актуальных задач. Что было, то было, и что толку смотреть назад. Жизнь следует строить исходя из текущих потребностей. Именно это доказывал Павлу Леонид Голенищев.

- Понимаю, - говорил он ему, - что ты живешь прошлым - и во всех отношениях причем. В искусстве пусть, это твое дело. Но в жизни - это уже и других касается. Твоя мать жалуется. Говорит, ты ко мне ревнуешь.

- Я ей не муж, чтобы ревновать.

- У тебя, мой милый, ярко выраженный эдипов комплекс, - так сказал Голенищев.

- Эдипов комплекс? Нет, у меня скорее орестов комплекс, - ответил на это Павел.

- Твой отец умер - это печально. Но жизнь твоей матери на этом остановиться не должна. Она еще молодая женщина. Ведь так?

- Так

- Признай, что счастлива она не была.

- Откуда мне знать.

- Поинтересуйся. Подумай не только о себе для разнообразия. Думаю, ей во всех отношениях - и физически, и душевно - лучше со мной.

- Так, может быть, вы в церкви обвенчаетесь, с колоколами? Станешь мне отцом, того гляди.

- Деньги на мороженое давать буду, - Голенищев смеялся. - Буду покладистый отец.

- У меня был отец. Одного достаточно.

- Мещанская точка зрения. В теперешнем мире два-три отца - норма. Один отец - несолидно, чувствуешь себя сиротой. Бери пример с моей дочки: у нее теперь отец Витя Маркин, а до него отцом был Славик Тушинский. Ну и я - тоже какой-никакой отец.

Павлу стало обидно на слова «мещанская точка зрения». Он не любил мещанство и, как большинство художников, полагал, что люди искусства в известном смысле противостоят классу мещан. Однако ко времени, в которое случился приведенный диалог, такое понимание устарело. Ни Павел, ни Леонид Голенищев, используя термин «мещанство» для обозначения узости кругозора, не учитывали перемен, произошедших с обществом. Мещанство - в бытовом проявлении существовало и будет существовать всегда. Всегда найдется человек, который, купив комод, будет считать, что в мире стало несколько уютнее. Но в новой истории этот феномен обрел небывалый масштаб. Развивая метафору, следует сказать, что однажды был приобретен буфет таких размеров, что в него поместилось все человечество. Мещанство давно раздвинуло границы сословия и нынче представляет собой историческую формацию. Та цивилизация, которая сегодня обозначена как цель человечества и наделена сакральными функциями, - есть мещанская цивилизация, и в этом выражении нет ничего обидного. Само понятие цивилизации как определенной формы развития общества есть понятие мещанское, понятие, принятое в новой исторической формации. Сопутствующие понятия: прогресс, самовыражение, демократическое развитие и т. п. - принадлежат к вышеупомянутой исторической формации и должны быть рассмотрены в связи с ней. Из семян герани вырастает герань - хоть дубом назови ее, хоть нет, - однако новые времена произвели немыслимую селекцию и вывели герань в три обхвата, повыше дубов. На настоящий дуб уже и смотреть-то не хочется после такой герани. Мещанство унаследовало искусства героических эпох, Просвещение взяло из Ренессанса все, что сочло нужным, - и, унаследовав, снабдило выбранные образцы новой моралью. В книгах и речах по-прежнему звучат слова «достоинство», «личность» - однако ненужная трагедийность из этих понятий ушла, нынче они звучат с той же убедительностью и силой, как слово «колбаса». «Колбаса» не в примитивном, бытовом прочтении, - но колбаса понятая, как гарант существования, как основа равенства и порядка, как бастион крепости. Вообще говоря, Гегель уже единожды остановил историю на мещанстве: мировой дух познал сам себя именно в бидермайерской Германии. Вышла непреднамеренная отсрочка - варварские провинции взбунтовались, и однако нынче, когда варвары разбиты и волнения улеглись, когда диверсия в цивилизацию пресечена, можно вернуться на избранный путь. Сегодня мещанское искусство сделалось значительнее прочих искусств, оно имеет перспективу, оно глядит в завтрашний день, - и заслуженно оно называется «авангардом». Авангард есть феномен, воплощающий амбиции и вкусы третьего сословия. Авангард двадцатого века, связанные с ним представления о прогрессе, свободе и пр. (а совсем не слоники на серванте), есть последний, любимый венок в гирляндах трофеев Великого Мещанина. Чтобы яснее увидеть эту череду побед, надобно понять, что дело не ограничивается пошлым модерном: в том или ином виде модерн, т. е. возведение удобного в образец красивого, существовал всегда. Любимые всеми импрессионисты явились героическими мещанами, поставившими свои впечатления о загородной даче вровень с подвигами Геракла, уважаемые всеми энциклопедисты написали гимн человеку средних достоинств. У г-на Журдена героическая родня: Маркиз де Сад и Дидро, Робеспьер и Гете, Поппер и Делез, Ренуар и Энди Ворхол - вот они, титаны Нового времени. Мещанская формация, мещанская парадигма истории - и ее следует отсчитывать со времен Просвещения - есть наиболее адекватное имя для сегодняшней цивилизации. Что же стыдиться? Вы ведь не стыдитесь того факта, что родились во времена полетов на Луну?

И потом, зачем чураться слова «мещанин»? Если это обозначение человека, заботящегося о хлебе насущном, создающего уют для себя и своих домашних, так что ж в этом дурного? Определение это без зазрения совести прикладывал к себе Пушкин, да и мыслящие современники наши - ну, скажем, Борис Кузин не стеснялись подобной аттестации. - Да, мещанин, - так обыкновенно говорил Кузин, - да, да, тысячу раз да! Не палач, не сатрап, не крепостной, не бандит, но мещанин! Мещанин - и собираюсь настаивать на своих сугубо мещанских правах: свободе совести, религии, слова. - Так ведь у мещан дом и уют на первом месте, а совсем не свобода слова, - говорили кузинские оппоненты. - Да, уют, и я подписываюсь под этим положением! Дом, уют, достаток - это та крепость, в которой вызревают гражданские права, - так говорил обычно профессор Кузин и крепко сжимал кулак, показывая, какая она, эта крепость. А то, что без определенной поддержки или, используя кузинский образ, вне стен крепости - моральные ценности в обществе не выживают - было слишком очевидно.