М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Какие они твои? Где они были, твои деньги?

- А не надо! Кто спонсорские у Балабоса выбивал? У него поди вытяни! За фандрайзинг плати!

Фандрайзингом, на западный манер, отечественные культурные деятели называли встречи с сентиментальными банкирами: надо было напроситься на обед в ресторан и в перерывах между блюдами убедить богачей дать денег на очередной перформанс. Культурные деятели говорили так: вот вы, вашество, денег дадите, а потом скажете в Берлине (Бонне, Лозанне, Орлеане): помогаю искусству, Стремовского поддерживаю. А что, спрашивал банкир, жуя котлету, они там знают Стремовского? В этом месте диалога полагалось закатить глаза и сказать: О! Знают ли? О! Некоторые богачи деньги давали - этими деньгами полагалось делиться.

- Много он дал, твой Балабос!

- Сто штук дал!

- Не дал он сто штук!

- Как это не дал, при мне платежку выписывали!

- А деньги не пришли!

- Как это не пришли, когда пришли!

- Пришли, но мало.

- Сто штук тебе мало! Там и мои были!

- Где я их возьму? Кончились деньги!

- Сто штук! Сто штук! Мало ему!

- Мало! Не хватило ни хуя! - Поставец даже привстал, так он разволновался; дурное наследие советского министерства сказалось в его речи - в минуты волнения речь делалась нецензурной. - Шприц из-за границы еще сто штук перевел, и то не хватило!

- Да плевала я на твоего Шприца!

- Плевала, говоришь? А он в Гугенхайме каталог издал! А свое имя ты на гугенхаймовском каталоге тиснула! Не забыла! А башлял на каталог кто?! Кто башлял на твой каталог, я спрашиваю?

- Какой он мой, если там твои художники!

- А зачем на первую страницу лезешь? Хоть спасибо скажи! Хуй дождешься!

- Шприц наворовал много! Хуй ли ему не отстегнуть на каталог? - в устах Розы Кранц непарламентарные выражения звучали странно. Глаза Розы выкатились из орбит, цвет щек спорил с карминными колготками.

- Хуй ли не отстегнуть на каталог?! - осведомился Поставец саркастически. - Ты Балабоса спроси: какого хуя он нам так мало дал, что ни хуя не хватило!

- На хуя мне с Балабосом разговаривать, если ты бабки должен? - волнение Розы Кранц достигло апогея, и, казалось, разрешить эту некрасивую ситуацию уже невозможно. Случается в жизни так, что эмоции сметают реальность. Смотришь: где была интеллигентная женщина с несколько выпученными глазами? Уж не эта ли фурия? А фурия продолжала кричать: - Свистоплясовой гонорары идут! А мне что? Мне - хуй?!

- У Левкоева бабки проси! Пинкисевича ему толкаешь, у него и проси! У Дупеля проси! Впарила ему Гузкина!

- На Дупеля все насели! Год проект предлагаю, а Свистоплясова под себя все гребет на хуй!

- Свистоплясова гребет на хуй? А ты - ты не гребешь?

- Дупель в президенты лезет! На хуй ему искусство?

Вечер казался испорченным; даже вуалехвосты в аквариуме замедлили свой ход, и пляшущий человечек приуныл; бордовая Роза Кранц с вытаращенными глазами и галерист, барабанящий пальцами по столу, кричали друг на друга, тон их прений был резок, художники растерянно наблюдали за схваткой.

Однако Поставец был обучен обуздывать страсти. Случались и в приемной Басманова острые коллизии, и не зря Герман Федорович ценил секретаря: Слава умел изменить тон, найти другой подход. В президенты метит господин Дупель? Ну что ж, мы ему и выборы организуем, и такую коллекцию актуального творчества в Колонном зале развесим - мир ахнет! Пальцы его перестали барабанить по столу, и улыбка прошла сквозь полные щеки, и Поставец облизнулся вкрадчивым движением языка. - Ну что ты, Розочка, - сказал улыбчивый Поставец, - будут деньги, будут. Должна быть мера ответственности. Надо беречь друг друга.

- Нет былого товарищества, - заметил Пинкисевич, кутаясь в лагерный бушлат. - Все бабки проклятые виноваты. Раньше вместе держались. Обыск у меня - обыск у тебя. ГБ не хватает, что ли? Не пойму.

- ГБ ему не хватает, - сказал Стремовский, - забыл, как мастерские шмонали.

- Подумаешь. Нормальные мужики. Мы с ними зубровки хватанули. Я говорю, давайте, пацаны, по одной. Они говорят, мы на службе. А потом старлей два раза в магазин бегал. А теперь? Где духовность? Мы тут с Гришей сидели «У Липпа», я ему говорю: где духовность? Ну там, в Париже, конечно, разбор другой. Анжуйское, то-се. А здесь? Развели молодежь сопливую.

- Напрасно вы так, - сказал Поставец. - Есть таланты: Сыч, Лиля Шиздяпина, супруги Кайло. Думающие ребята. Я их сегодня позвал.

- Да я по ним не соскучился.

- Вы не правы, - сказала Роза Кранц. Она совершенно успокоилась, обрела обычный розовый цвет, глаза ее почти вернулись в орбиты. - Радикальные есть мастера. Например, Снустиков-Гарбо.

- Переоделся в бабу, колготки напялил - и рад. Его на зоне быстро раком поставят.

- Снустиков занят проблемой самоидентификации. Заигрывание с феноменом «второго пола» (в терминологии Симоны де Бовуар) воскрешает парадигму андрогина.

- Верно, - обрадовался Дутов, услышав наконец знакомую речь, - контаминации этого дискурса амбивалентны.

- Сегодня я всех художников галереи собрал: клиент придет.

- Серьезный клиент? - Пинкисевич посуровел. Всякий раз перед продажей картин он принимал вид старого зэка, ждущего подвоха от лагерного начальства.

- Клиент? - Стремовский поглядел проницательно сквозь узкие стеклышки. - Что ж, мастерская у меня полна. Стечение обстоятельств: завтра отправляю транспорт в Голландию. А сегодня - полно работ, повернуться негде.

- Клиент, - сказал Дутов задумчиво. - Думаю закончить к вечеру десять вещей.

- Я видел, - подтвердил великодушный Пинкисевич, который действительно видел холст, который можно было нарезать, - точно: десять картин!

Поставец посмотрел, облизнулся, покивал: он знал, что Стремовский врет и никуда он свои произведения не отправляет. Он также представлял метод работы Дутова.

- А Струев с Первачевым не пришли? - поинтересовалась Кранц.

- С Первачевым невозможно работать, - сказал Поставец. - Старость: полностью свихнулся. Струев уже ничего не делает. Пьет, по-моему.

- Что время делает, - заметил Стремовский, - помните, мы молились на этого человека.

Галерея наполнилась молодыми людьми, возбужденно говорившими: сейчас придет! Важный? Из самых-самых в Германии? Барон! Ну да? Я тебе говорю. Круче Людвига? Да, он всего Гузкина скупил, у Струева шесть вещей взял! Так его Гузкин вам и отдал - это ж его корова, он и доит. А его кто спрашивать станет? Если он к тебе в мастерскую поедет, я с тобой, договорились? А как я тебя возьму? Он Дали собирает, Бойса и Ворхола! Ну, скорее, скорее! Ты сюда встань! А ты - сюда! Валерик, у тебя помады нет? У меня чулок сполз. Если он гузкинское старье берет, тогда… Что тогда? Ноготь сломался! А что в немце толку? Американец нужен. Вот, слышите дверь хлопнула?