М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Дискурс, деструкция, парадигма!

- Что это за галиматья? Деструкция! Ломать не строить - мозгов не нужно. Поймите, Розочка, у Платона ведь все мироздание объяснено. И никакой болтовни - никакого тебе дискурса, никакой, извиняюсь, парадигмы.

- Парадигму-то как раз Платон и придумал.

- Не перебивайте! Мало ли что он придумал! - Сергей Ильич, теряя нить беседы, стукнул кулаком по столу. - Повторяете за всеми подряд. Вы, не сердитесь, ведете себя, как проститутка!

- Сумасшедший! Алкоголик!

Близорукие, несколько навыкате глаза Кранц выпучились еще более, она в упор уставилась на Татарникова. Неожиданно для самого себя Сергей Ильич вспомнил прозвище Кранц - «толстожопая пучеглазка». Ему сделалось и смешно, и неловко.

Возникла пауза.

- Простите дурака, - сказал наконец Татарников, - день скверный. Он помедлил, но все-таки честно сказал: - Пью с утра. С женой поругался. Ее тоже понять можно, Розочка, вы ее не вините, - отчего-то сказал Сергей Ильич, хотя Кранц всецело была на стороне его жены, - со мной тоже непросто. Понимаете, - продолжил он, - чем открытое общество пугает, так это тем, что цели его уж слишком открыты. До того открыты, что их уж и целями не назовешь. Что-то здесь не так. Не может быть, чтобы у общества не было внутренней цели, тайной. Ну поверьте мне, историку, - не может собраться общество без всякой цели. Ну не может. Зачем же тогда ему собираться?

- Так вы не верите, профессор, в альтруизм? В просвещение не верите?

- У просвещения как раз цели понятны, - сказал пьяный Татарников, - абсолютизм и колонизация. А здесь-то что?

- Борьба с тоталитаризмом. Устранение коммунистической диктатуры. Цель - лишенный идеологии социум. Банкир помогает интеллектуалу, интеллектуал - фермеру, фермер - строителю, и все это без идеологии. Жизнь организуется по законам рынка, то есть взаимного уважения и выгоды.

- Вот, стало быть, где цель. Цель - запутать следствие. Без идеологии это значит, что виноватых не сыскать.

- Зачем непременно виноватые?

- Я предвижу трудности для будущего историка. Историк - он как следователь, понимаете? Должен все заметить. А как тут одного от другого отличить? Что колбасник, что нефтяник, что генерал - и все как на подбор открыты. Так открыты, что и не разглядеть ничего. Если, не дай бог, случится что так и спросить не с кого, все похожи, как калоши, крайнего нет. Вот в платоновском государстве - там все четко; стрясется что - сразу виноватого найдут. Ясен, так сказать, круг подозреваемых. Как у нас дома. - Татарников опять вернулся к больной теме. - Зою Тарасовну почему легко понять? А потому, что, кроме меня, виноватого у нас в семье и быть не может.

- Что же может произойти, Сергей Ильич? - спросила Роза Кранц, которая примерно представляла себе, что должно произойти.

- А что угодно, - пьяный Татарников дал волю фантазии, - вот вы, например, на своего оппонента донос напишете. А что? Очень просто. Или Кротов с Тушинским из-за сибирской нефти передерутся, один другого и отравит. Такие случаи в истории бывали. Как без них? Но, скорее всего, их всех обставит Басманов. Вы поглядите на него, Розочка! Как пойдет нефтяные вышки приватизировать - не остановите! Столько наворует! А следствие, как пить дать, станет в тупик. Заставьте меня припоминать, кто что говорил, кто как себя вел, запутаюсь. Все - за свободу.

- Может быть, все обойдется. Вы не нервничайте.

- Может, и обойдется. Хоть я и сомневаюсь. Если дойдет до дележки скважин, тут каждый союзник лишний. - Историка развезло. - Так открытые общества обычно и закрываются, Розочка. Я вот вам сейчас все нарисую, и Сергей Ильич вывалил на пластмассовый столик кофейную гущу и ложечкой стал по ней рисовать, - вот это будет у нас такая картина мира. Вот Европа. Какая закономерность получается любопытная, глядите. - Он развез гущу по столу. - Вот Западная Германия, а вот Западный Берлин, - он нарисовал, - это было стеной закрытое общество. Ведь верно? Падает стена, общество открылось. Открытое теперь. Так. Идем дальше. Вот оно вливается в другое открытое, а то - в третье.

То ли от природной неспособности историка к рисованию, то ли от количества выпитого, но рисунок у Татарникова не получился. В короткое время он перемазал весь стол, изображая Францию, вышел за ее пределы и уронил на пол ложку.

- Знаете что, - кряхтел Татарников, нагибаясь за ложкой и бурея от усилия, - я для таких дебатов не гожусь. Прогрессивные идеи - удел молодых. Молодежь приходит, ей подавай прогресс, двадцать лет пролетит, и новая молодежь приходит, и той опять подавай прогресс. А потом опять молодежь, и сызнова - прогресс. А потом опять молодежь. И снова давай новый прогресс.

Интересно, остановится он или нет? - подумала Кранц. Ишь, как разошелся. Не знает, ничего не знает бедный пенсионер. Не понимаешь ты, старый дурень, зачем тебя отец Николай позвал. А он просто присматривается, кто ему доклады писать будет, когда его председателем «Открытого общества» выберут, кто ему справки готовить станет. Все посчитал историк, да все неверно посчитал. Не задержится Басманов в «Открытом обществе», мало ему это общество, тесно. Что ему нефтяная скважина в Сибири? Эх ты, книжный червь. Уже шелестели сегодня по коридорам, что года не пройдет, как сделают Басманова парламентским спикером. Поэтому и сбежались сегодня все на собрание. Чувствуют - выше намечена цель, сегодняшнее собрание так, пристрелка, надо бы примелькаться, притереться: глядишь, и в настоящее дело возьмут. Вот куда все тянется, в новую Думу. Вот что решается сегодня: портфели председателей комитетов. А «Открытое общество» - это Герману Федоровичу трамплин. Что ему «Открытое общество»? Ведь обронил же сегодня президент «Бритиш Петролеум»: уверенность в наших культурных начинаниях дает тот простой факт, что такая весомая политическая фигура, как Герман Басманов, курирует процесс. Вот оно как. Ему, Басманову, это только для предвыборной работы, а там - вверх. Вверх! Уже и поговаривают, кто это «Открытое общество» потом возглавит, - и неудивительно, что называют отца Николая Павлинова. Гранты распределять - на это поп как раз сгодится. Вот как все обстоит на самом деле, а этот алкоголик все рисует и рисует. Остановиться не может. Историк, а простой истории не видит. Но Татарников уже остановился, растерянно оглядел измазанный стол, развел красными руками.

- Оглянешься, где старые-то прогрессисты? А все давно на пенсии. Скажете, этим мир и живет, оттого и вперед движется? А я вам скажу, что каждому воздастся по вере его - кто в прогресс верил, того другие прогрессисты на пенсию и отправляют. Я-то всю жизнь на печи с водочкой просидел, меня дальше печки и не пошлют. Вам сколько, года сорок три? Ну еще лет восемь-десять, а там и пенсия, внуки, какой прогресс? Прогресс, знаете, где хорош? На Лазурном берегу, в Биаррице… Многие вот Лос-Анжелес хвалят… Нью-Йорк, конечно, прогрессивное место. У вас где квартира? В Мневниках? В Мневниках прогресса нет. То есть снабжение-то теперь неплохое: и кефир, и ряженка. Но прогресса нет. Так что, Розочка, наблюдается известное разделение обязанностей: одни прогрессу служат, другие им пользуются. Вам, вижу, по сердцу служить. А я, старик, на печи полежу. Лучше, не сердитесь, за рубь лежать, чем за два бежать.