М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

Кузин, когда ему казалось, что его не ценят сообразно достоинствам, бурел лицом, выпячивал живот и начинал ходить боком. Вот и вчера он уткнул подбородок в грудь, скомкал бороду, выставил живот и пошел правым плечом вперед. Ожидались люди далеко не случайные, и принять их хотелось сообразно. Допустим, лифт перекрасить мы не можем, отремонтировать парадное тоже не в состоянии, но мало этой, не от нас зависящей, мерзости, - горячился Борис Кириллович, - вот, извольте, выясняется, что в передней лампочка не горит, в ванной горячий кран сломался, обои отклеились. Ремонт надо делать, давно пора, но денег, проклятых денег нет. Это разве гонорары? Знаешь ли ты, как платят в «Таймсе»? А в «Монде»? Кузин весь день ходил боком, говорил отрывисто, и домашние сторонились его, выжидали, пока гнев остынет. Гостей встречать Кузин не вышел, и Ирина, жена его, извинилась перед гостями, сославшись на головную боль главы семейства.

- Это он от волнения, Кузин много волнуется, - объяснила Ирина, принимая пальто у профессора Клауке, - Кузин, он всегда на нервах. Он живет напряженно, работает на восьми работах, устает. Тем более что Кузина травят славянофилы.

- Травят? - ахнул Клауке, плохо знакомый с этим словом. - Отpавить хотят?

- Именно. - Борис Кузин появился в прихожей.

- Но это же преступление!

- Им не привыкать! Травят, славянофилы травят, - подтвердил Борис Кузин, оживляясь, - живешь практически в атмосфере постоянного доносительства, кляузничества, наушничества, но правды ради скажу, и мы им тут крепко врезали. Читали последний «Европейский вестник»? Хлесткая получилась статья. Бескомпромиссная.

Собеседник признался, что не успел познакомиться с выпуском.

- Напрасно не следите за полемикой. Это ведь живая история России, которая пишется сегодня. Идет бой, и скажу вам, Питер, откровенно, бой идет беспощадный. Я наотмашь вдарил. Выговорил все - до буквы. Как «Современник» выразился, - сказал Борис с мрачной радостью, - еще никто так уничижительно не говорил о России. Х-хе, - он усмехнулся той самой горькой усмешкой, которую тщетно копировал Гриша Гузкин в своих путешествиях, - они ответили сразу. Таких помоев вылили, только держись. Да, они считают меня врагом почище Чаадаева. И могу сказать прямо, не напрасно считают.

- Славянофилы ненавидят Кузина, - сказала жена Ирина, которая всегда величала Бориса Кирилловича по фамилии, - вы, конечно, читали безобразную заметку в «Новом мире»?

И опять Клауке с сожалением признался, что не читал.

- Не читали? Симптоматичная статейка. Враг номер один - так они меня теперь называют.

- Что вы говорите?

- Погромная, откровенно погромная публикация.

- Быть не может!

- А то, что в прошлом году опубликовали в «Завтра»?

- Тоже не читал.

- Грязная, безобразная стряпня.

- В сущности - это донос, - сказал Борис Кузин с удовольствием. Он перестал думать о жилищных условиях и, рассуждая о славянофилах и гонениях, вернул себе хорошее расположение духа. - Обыкновенный донос, в жанре тридцатых годов.

- Остается радоваться, что сейчас не тридцатые годы, - вежливо сказал Клауке.

- О, они легко могут вернуться, - воскликнула Ирина, - славянофилы хотели бы сгноить Кузина в лагерях! Представьте, герр профессор, в каких условиях он работает.

Клауке только руками развел. Условия, точно, были вопиющие.

- Борис никогда про это сам не говорит, но, согласитесь, условия невыносимые.

- Ах, оставь, Ира, я давно уже привык.

- Кабинет, библиотека, гостиная - все в одной комнате. Рукописи, архивы - все хранится как попало.

- Чудовищно.

- Нет сил заниматься бытом, - Кузин махнул рукой, - разумеется, можно ходить по министерствам, требовать квартиру. Ах, большинство так именно и поступает! Славянофил Ломтиков, например. Читали такого? Откровенный фашист, между прочим. Оголтелый евразиец. Так вот, он с удовольствием ходит по инстанциям, просит, клянчит, выторговывает себе жилищные условия.

- Как и сама Евразия, - остроумно заметила Ирина Кузина, - та тоже постоянно выторговывает себе жизненное пространство.

- Типично для фашиста - забота о Lebensraum, - сказал Клауке, - в Германии те семьи, что поддерживали фюрера, до сих пор живут неплохо, жизненного пространства хватает.

- Если бы ты потратил немного времени, - сказала Ирина Борису Кирилловичу, - если бы Кузин мог пожертвовать своими занятиями, - сказала она Клауке.

- Отнесемся ответственно к времени: каждая минута на счету. Этот шанс Россия упустить не должна. Может быть, он последний. Поезд европейской цивилизации уйдет без нас - и платочком даже не махнут.

Питер Клауке с волнением глядел на выразительное лицо Бориса Кузина на широкий, изборожденный морщинами лоб, глубоко посаженные тревожные глаза, скорбные складки, залегшие у рта. Лицо это, воспроизведенное фотографами как отечественной, так и зарубежной прессы, стало символом русской интеллигентности - думающей, страдающей, торопящейся. Стоило опустить взгляд ниже, и Клауке видел картину более покойную: полное тело, налитой живот, крепкие ляжки. Если лицо Кузина столкновениями острых черт напоминало Европу, то полное тело несомненно походило на Азию, и сам он был воплощением России, олицетворял собой загадочное евразиийское пространство, в том числе и в пропорциональном соотношении: 1/8 отводилась аскетической голове, остальные же 7/8 были отданы под упитанное тело. И если черты лица демонстрировали спешку и порыв, то тело, напротив, никуда не торопилось.

Порассуждав о последнем шансе России, Борис Кириллович вошел в бодрое расположение духа и усадил гостей вкруг обеденного стола. Не зря в Европе это считается искусством: попробуй удачно разместить амбиции и характеры. Розу Кранц он постарался усадить так, чтобы та оказалась вне поля зрения Ирины, Сергея Татарникова подальше от Клауке, Диму Кротова поближе к Голде Стерн, а подле отца Павлинова оставил свободный стул на тот отучай, если появится Люся Свистоплясова. Как непросто все в нашем кругу, думал он, хорошо хотя бы, что люди все интеллигентные и не создают лишних проблем. Два пустых стула были припасены для важных гостей, которые опоздают. Подали холодец, выбрали тему для беседы, такую, чтобы представляла русско-немецкие отношения, попробовали то и другое - как будто все в порядке. Обкатали одну фразу, другую - как будто работает. Отец Николай восхитился холодцом. Кузин откинулся на спинку стула, налил себе рюмку; неплохое вино; что ж, пусть Клауке видит, что и в Москве можно поставить на стол достойную этикетку. Неплохо, совсем неплохо складывается.

- Русский профессор, - сказал Борис Кириллович, стараясь не глядеть на полные ноги в красных чулках, но не глядеть не мог. Роза Кранц, как нарочно, отодвинулась от стола и положила ногу на ногу. Невероятные бедра ее, окрашенные пронзительным кармином, звучали в комнате тревожной нотой. Хорошо бы Ирина не услышала эту ноту, думал Борис Кириллович и в то же время развивал свою мысль, - русский профессор выполняет в России прежде всего роль учителя, культуртрегера, если угодно.