Владимир Войнович - Сказка о глупом Галилее (сборник)

Домой как-то после получки
Я шел в состояньи хмельном.
Коровы, мечтая о случке,
Вздыхали во мраке ночном.
А если в дороге случались
Собаки, и я различал:
Они меж собою случались,
Я палкою их разлучал.
На крышах рыдали коты,
И птахи на ветках свистели,
И парень деваху в кусты
Затаскивал с низменной целью.
Был вечер на звезды нанизан,
Я шел в состоянии пьяном,
За чьим-то окном телевизор
Вещал о свершении планов.
О жатве, о нефтедобыче,
О шелесте славных знамен…
Такими вестями обычно
Бываю и я вдохновлен.
Но тут героической теме
Решив изменить по пути,
Я думал: кого бы на время
Для низменной цели найти?
С надеждой такой неуместной,
С бескрылой такою мечтой
Шагал я по местности местной,
Подвыпивший и молодой.

Я как-то по Курфюрстендамм
Слонялся праздно и под вечер
Увидел праздную мадам,
Она слонилась мне навстречу.
Я увидал ее и вот
Стою, забыв все мира виды…
Какая грудь! Какой живот!
А зад, что сад Семирамиды.
Она была лицом бела,
Щеками розова и в целом
Столь соблазнительна была,
Что мое тело захотело
С ее соединиться телом.
Просил я страстно у мадам,
Нажав на все души педали…
Она сказала: вам я дам,
Но ведь не на Курфюрстендамм,
Давайте отойдем подале.
Мы отошли, и не угара
Я жар изведал, а безумья,
Я низвергался Ниагарой
И извергался, как Везувий.
В один клубок, в тугой комок
Мы с ней себя соединили
И были словно осьминог
И щупальцами шевелили.
Лодчонкой утлой в океан
Я, оторвавшись от причала,
Был унесен, меня качало,
В моих глазах стоял туман,
И музыка в ушах звучала.
Скрипела скрипка и кларнет
С трубой выпиливали вальсы,
И хлюпал внутренний секрет,
Когда наружу выливался.
Тек пот, кипела крови плазма,
И мы навроде рыб ли, жаб ли,
Дышали и в момент оргазма
Взмывали ввысь, как дирижабли.
Так продолжалось много дней,
Ночей, рассветов и закатов,
Но вот пришла печали дата,
Пришла пора проститься с ней.
Проститься, как с небес спуститься.
Я после этого не жил,
А как подстреленная птица
На месте без толку кружил.
Страдал от жара и озноба,
Слоняясь по Курфюрстендамм,
В надежде снова встретить там
Свою неверную зазнобу,
Свою прекрасную мадам…
Я жил как бомж и как бездельник,
Хмельной, несчастный и без денег,
Печаль свою сквозь годы нес.
И вдруг в минувший понедельник
Мы с ней, столкнувшись к носу нос,
В оцепенении застыли
И, потрясенья не тая,
Я закричал ей: это ты ли?
Она сказала: это я.
Она! Не мешкая нисколько,
Свою добычу я схватил
И утащил домой и в койку,
И сразу к делу приступил.
Забыв задернуть занавески
И запереть забывши дверь,
Я рвал на ней одежды зверски
И сам при том рычал как зверь.
Любя ее и ненавидя,
Я до конца ее раздел.
Но, Боже, что же я увидел,
Когда добычу разглядел!
Заныло сердце, сбились мысли,
Произошел в душе обвал.
Где то, на что я уповал?
Живот обмяк и зад увял,
Лицо морщины бороздили,
И сиськи жалкие обвисли,
Как вымпелы при полном штиле.
К тому ж была она хромой,
Кривой, на ухо туговатой,
Трясла в припадке головой
И затыкала туго ватой
Первичный признак половой.
Надежды юношей питают,
Пытают хвори стариков…
Меня в Берлине всякий знает,
Я был из первых ходоков.
Теперь же на Курфюрстендамм
Сижу немыт, не брит, нечесан.
На проходящих мимо дам
Гляжу с единственным вопросом…
Нет, не дадут иль не дадут,
А подадут ли.
Осень близко,
Течет за ворот дождик склизкий,
И дамы, наклоняясь низко,
Мне в шляпу пфенниги кладут.

По тропинке, по проселку,
По дороге столбовой
Шел я ростом невысокий
С непокрытой головой.
Провожая день погожий,
Полный замыслов и сил,
Я на мир дивился Божий
И на девок глаз косил.
И вниманием ответным
Был отнюдь не обделен,
Потому что был заметным
Я еще со всех сторон.
Знал в делах своих удачу,
Сам любил и был любим
Дамой, жившею на даче
За забором голубым.
Судьбы наши там смыкались,
Как под током провода…
Я спешил, уже смеркалось,
Вышла первая звезда.
И мерцала и светила,
И манила неспроста…
Как недавно это было!
Лет тому назад с полста.
Был я по уши влюбленным,
Вожделением влеком…
Пахло в пункте населенном
Шашлыком и молоком.
Яблони цвели и вишни,
Пар стелился над рекой,
И из космоса Всевышний
Мне помахивал рукой.

Я был недавно в недальнем Где-то.
Там люди тесно живут, как в гетто.
Суровый климат – зима без лета…
И не хватает тепла и света.
Неотличимы там день от ночи,
И люди бродят во тьме на ощупь.
И хоть друг друга они не видят,
Друг друга крепко все ненавидят.
Все злобой, словно мочой, пропахли
И сами в злобе своей зачахли,
Как куст иссохший чертополоха.
Не существуют, а прозябают.
И только радость у них бывает,
Когда соседу бывает плохо.
Сломал ли ногу, свернул ли шею,
Или украли в метро бумажник,
Иль терпит в чем-то ином лишенья,
Его соседям – и свет, и праздник.
Так жизнь проходит во тьме и злобе.
Развлечься нечем душе и телу.
Но если кто-то кого угробил,
Тогда, конечно, другое дело.

Шла бабушка, несла кошелку с овощами.
Спешила накормить свое семейство щами
С картошкой молодой, капустой и морковью
И прочей ерундой, полезной для здоровья.
Шла бабушка… Был день воскресный, и погода
Прекрасна, как всегда в такое время года.
Ей встречная толпа улыбки излучала,
Казалось бы, ничто беды не предвещало.
О, бабушка, яви немного уважения,
Хотя бы не к себе, а к правилам движенья!
Куда там! Подошла она к проезжей части…
Еще мгновенье, и произойдет несчастье.
Стоп, старая! Постой! Не перейди предела!
Неужто тебе жизнь настолько надоела?
Вон слева светофор. Зажжется свет зеленый,
Ступай себе вперед с неспешностью законной.
А справа переход подземный, им надежно
В любое время дня воспользоваться можно.
Она не слышит, нет. И напрямик полезла.
Визжали тормоза, корежилось железо…
Был домино эффект вполне наглядно явлен:
Пал велосипедист, «Тойотою» раздавлен…
Сплошной карамбуляж: «Форд» врезался
в «Тойоту»,
А на «Форда» еще залез побитый кто-то.
В автобус грузовик ударился и смялся,
И превратился вмиг автобус в банку с мясом,
При этом въехав в столб, столб рухнул на троллейбус,
Троллейбус встал, как столб, и тут же загорелся.
Стелился черный дым, визжали пассажиры
(Не все, а только те, что оказались живы).
Об этом по тиви в обед нам сообщили,
Когда мы ели щи и бабушку хвалили.