Валерий Зеленогорский - О любви (сборник)

Петрович все тянул с решением, Валя водила его в свадебный салон показывать платье из тафты со шлейфом, но он как-то ерзал в магазине и оглядывался, боялся попасть в историю, где вместо марша Мендельсона старая жена закажет реквием Шопена после точечного удара по жизненно важному органу типа голова. Однажды он уже получил от нее такой удар, но, к счастью, по касательной, спасла его в тот раз шкурка от банана, на которой поскользнулась женщина-палач.

До отъезда в порт приписки судна оставалось два дня, Петрович хотел свалить по-тихому, чтобы не травмировать Валю, но уж больно хороша была банановая красавица с привкусом лайма, он решил провести с ней последнюю ночь и отпросился у жены, соврав, что надо съездить к маме в деревню на кладбище, все как-то не с руки было.

Целую ночь Валя с капитаном еще не была, она решила, что эта ночь будет окончательным аргументом для Петровича в трудном выборе.

Она готовилась к ней как невеста: оделась в белое платье и белые туфли, сделала педикюр и маникюр с сердечками на каждом пальце, вышло красиво, матери сказала, что идет на день рождения к подруге и придет утром.

Она встала на автобусной остановке королевой, и все люди видели ее счастье в трепещущемся на ветру белом платье с намеком на перспективу в далеком Эквадоре, где она в мечтах давно была, только нерешительность Петровича не давала закончить этот сериал.

Он подъехал на белой «Волге» в белом кителе и открыл ей дверь, и она впорхнула в ландо Горьковского завода модели «ГАЗ-21» и они тронулись в путешествие в один конец.

Петрович повез ее к армянам на бензоколонку, они там жарили шашлык и имели два пластиковых столика и один стул для очень важных персон, на нем всегда сидел хозяин, а когда приезжал участковый, этот трон обнимал его немаленькое тело.

Петрович знал хозяина, он ценил этот придорожный салун за еду и уважение к гостям, такое недоступное общественному питанию эпохи социализма. Все здесь было первого сорта – и мясо, и водка в чайнике, холодная, как родник, в котором она хранилась, и зелень, и помидоры, и лаваш, и особенно долма, выше которой только павлин, съеденный в городе Коломбо, где они стояли без воды и продуктов две недели из-за долбоебов из Минморфлота, забывших своих моряков во время похорон очередного генсека.

Павлина украл из зоопарка старший помощник, выманив его из вольера советским паспортом красного цвета. Почему павлин пошел на паспорт, помощник не объяснил, но было понятно, что это не первый его экспириенс по зоопсихологии. Они зажарили его на пляже и съели с перьями и когтями, так вкусно Петровичу было только с Валей в гараже, вот такая здесь была долма, на трассе Москва – Архангельск у Арменака, жертвы землетрясения в Спитаке. До катаклизма он готовил долму только для себя, теперь эта долма спасала его семью. В далеком неуютном Подмосковье ему снились озеро Севан и Арарат, и не нужны ему были этот берег турецкий и Щербинка, где он снимал угол, как в песне про перелетные птицы. Он сидел у дороги и провожал машины с армянскими номерами, увозившие вместе с грузом его надежды на возвращение.

Петровича с Валей Арменак встретил по-царски: уступил свой стул для принцессы, а Петровичу поставил вместо кресла старую покрышку от «МАЗа», упавшего в кювет прошлым летом, потом хлопнул в ладоши, как Акопян, и тетя и жена Арменака принесли еду, водку для Петровича и сладенькое вино местного розлива из подвалов цементного завода, где оно разливалось дальними армянскими родственниками и подавалось в трехлитровых банках и канистрах, чтоб два раза не ходить.

Пир продолжался несколько часов, Петрович гладил Валю, несколько раз они ходили в лес перед горячим и десертом, и радости их не было предела. Петрович был нежен и даже позволил Вале поставить себе несколько засосов на шее и груди, не опасаясь домашнего обследования благоверной: завтра в рейс, «война все спишет» – так говорил его дед, когда пьяный и в помаде приходил к его бабке с ночного дежурства в женском отделении венерического диспансера, где служил сторожем.

Ближе к ночи репетиция свадьбы закончилась, и Петрович повез Валю в гараж для следующего акта античной трагедии – прощание Одиссея и Пенелопы.

В гараже он расположился с ней в салоне своего «мустанга», поленился спуститься в подвал на диван. В салоне было уютно – и мотор тихо урчал, а приемник играл песню Джо Дассена про зонтики в далеком городе Шербуре, где Петрович разбил морду пьяному шведу, кричавшему, что в России нет демократии и свободы; пара ударов члена КПСС вернули его к целостному пониманию двухполярного мира, и он заткнулся, харкая кровью.

День любви закончился мертвым сном в салоне «Волги», угарный газ убил два любящих сердца, утром сосед по гаражу заметил свет, пробивающийся из-за гаражной двери, и увидел в салоне навечно спящих Петровича и Валю.

Он накрыл их старым плащом и пошел к жене Петровича сообщить ужасную весть. К Вале он пойти побоялся, не смог сказать матери о несчастье.

Жена Петровича пришла в гараж и увидела неживого мужа рядом с Валей. Она кричала так, что пришел весь микрорайон посмотреть на все это.

Потом тела увезли, через день на городском кладбище хоронили влюбленных, оба тела были в белом, корабль их не уплыл на экватор, он встал на вечную стоянку на городском кладбище на участке 118, между ними была только одна маленькая аллея, и их памятники смотрели друг на друга, иногда ночью они кричат что-то друг другу, но разобрать смысл уже нельзя, кто-то каждую неделю приносит на Валину могилу связку бананов, они вянут, но всегда появляются новые…

Леля, хорошая девочка из генеральского дома, любви не ждала, училась упорно, ходила на бальные танцы и французский, и дела ей до любви бы не было, если бы не Махов из 21-го дома по улице Сальвадора Альенде, убитого во время штурма дворца Монкада генералом Пиночетом.

Махов появился на занятиях бального танца в период самбы и аргентинского танго. Лелин партнер, Костик, перестал ходить в связи с провалом по биологии – репетитор поменял время занятий, и Костик перешел к молекулам. Поступление в институт висело на невидимых нитях Минобороны, мама Костика своей волей убрала его с паркета, где ему нравилось обнимать Лелю, перебирая ногами.

Биология победила человеческие инстинкты, Леля потеряла партнера и возможность победить на конкурсе юных танцоров, но судьба не бросила ее на гвозди: пришел Махов и встал с ней в пару, оказалось – навсегда.

Махов танцевал плохо – не имел он внутри себя абсолютного чувства ритма, зато чувства такта и безмерного обожания в нем было немерено.

Махов носил на себе ее костюмы, сумку с причиндалами для танцев. Он и Лелю носил на руках в прямом смысле, – откуда у юноши комсомольского возраста были манеры испанского гранда, история умалчивает, но кое-какая информация у Лели была.