Джоанн Харрис - Остров на краю света

— Я не трепался…

— Занимался б ты лучше своим делом. Если б ты с самого начала так и делал, у тебя еще остались бы шансы с этой Просаж.

Ксавье отвернулся, покраснев под очками.

Туанетта возвела глаза к небу.

— Аристид, оставь парня в покое, э, — предостерегла она.

— Что ж, — буркнул Аристид, — я думал, что у сына моего мальчика будет больше мозгов в голове.

Ксавье не обращал на них внимания.

— Ты ведь с ней говорила? — тихо спросил он, когда я повернулась, собравшись уходить. Я кивнула. — Как она выглядит?

— Какая разница, как она выглядит, э? — вопросил Аристид. — Главное, ты ее стараниями выглядишь как полный идиот, это уж точно. А что до ее бабки…

Туанетта вдруг показала Аристиду язык — так внезапно и сердито, что я не могла не улыбнуться.

Ксавье не обращал на них внимания — беспокойство пересилило робость.

— С ней все в порядке? Она захочет повидаться со мной? Туанетта не говорит.

— Она растеряна, — ответила я. — Она пока сама не знает, чего хочет. Дай ей немного времени.

Аристид фыркнул.

— Ничего ей не надо давать! — взорвался он. — У нее был шанс, э. А теперь найдутся девушки и получше. Приличные.

Ксавье промолчал, но я видела его лицо.

— А моя Мерседес тебе неприличная? — вскинулась Туанетта.

Я быстро обняла ее за плечи.

— Пойдем. Что толку.

— Пускай он сперва возьмет свои слова обратно!

— Туанетта, ну пожалуйста.

Я опять посмотрела на корабль, странно зловещий силуэт на бледном горизонте.

— Кто это? — спросила я, почти про себя. — Что они тут делают?

Кажется, сегодня утром всей деревне было не по себе. Я зашла за хлебом в лавочку Просажей — за прилавком никого, а из задней комнаты доносятся раздраженные голоса. Я взяла, что мне нужно было, и оставила деньги у кассы. У меня за спиной Оме и Шарлотта продолжали спорить — голоса странно далеко разносились в неподвижном воздухе. Мать Гилена и Дамьена, повязав голову тряпкой, чистила клетки для омаров у живорыбного садка. У Анжело никого не было, кроме Матиа — он сидел в одиночестве над кофе с колдуновкой. Туристов тоже почти не попадалось — может, из-за тумана. Было душно, пахло дымом и надвигающимся дождем. Все были неразговорчивы.

Возвращаясь с покупками домой, я встретила Алена. Он, как и его жена, выглядел осунувшимся и бледным. В зубах у него был зажат окурок «житан». Я поздоровалась кивком.

— Что, сегодня не рыбачите?

Ален покачал головой.

— У меня мальчишка пропал. Когда я его найду, он об этом сильно пожалеет.

Оказалось, Дамьен не ночевал дома. От гнева и беспокойства у Алена меж бровями и вокруг рта запали глубокие морщины.

— Он не мог далеко уйти, — сказала я. — Куда он денется с острова?

— Куда угодно, — мрачно ответил Ален. — Он забрал «Элеонору-2».

Они оставили ее пришвартованной на Ла Гулю, объяснил он. Ален с Гиленом собирались идти рано утром на Ла Жете — проверять, есть ли там еще медузы.

— Я думал, мальчик захочет пойти с нами, — горько сказал он. — Надеялся, что его это отвлечет от разных мыслей.

Но когда они явились на пляж, «Элеоноры-2» уже не было. Вообще никаких следов — а маленькая плоскодонка, на которой они добирались до лодки во время прилива, была пришвартована к бую.

— Что это ему в голову взбрело? — вопросил Ален. — Лодка слишком большая — он один с ней не справится. Он ее разобьет. И куда его могли черти понести в такую погоду?

Я вспомнила, что видела «Элеонору-2» сегодня утром со своего наблюдательного пункта — крыши блокгауза. В котором часу? В три? В четыре? «Сесилия» тоже выходила в море, но лишь затем, чтобы проверить садки для омаров, установленные в заливе: тогда уже начинал спускаться туман, а уж Бастонне знают, что в такую погоду лучше не соваться к банкам.

Когда я сказала об этом Алену, он побледнел.

— Что это парню в голову стукнуло? — застонал он. — Вот ужо я до него доберусь… Как ты думаешь, он не затеял какую-нибудь настоящую глупость? Вроде как податься на материк?

Ну, это вряд ли. «Бриману-1», чтобы дойти до нас от Фроментина, нужно три часа, и по дороге есть несколько довольно опасных мест.

— Не знаю. А с чего бы вдруг?

— Я с ним поговорил начистоту кой о чем. А мальчишки, они такие. — Некоторое время он разглядывал костяшки пальцев. — Может, я чуть перехватил. И еще он забрал с собой кое-что из своих вещей.

— Ого. — Похоже, дело было серьезное.

— Откуда я знал, что он такой дурак? — взорвался Ален. — Я тебе говорю, дай только доберусь до него…

Он прервался — голос был как у усталого старика.

— Мадо, если с ним что-нибудь случится… Если с Дамьеном что-нибудь случится. Ты ведь скажешь мне, если его увидишь, правда?

Он пронзительно поглядел на меня глазами, сощуренными от беспокойства.

— Он тебе доверяет. Скажи ему, я не буду сердиться. Я просто не хочу, чтобы он попал в беду.

— Скажу, — пообещала я. — Да я уверена, он где-то недалеко.

К полудню туман чуть поднялся. Небо сменило цвет на застиранно-серый, подул ветер, и опять начался прилив. Я медленно шла к Ла Гулю, беспокоясь гораздо сильнее, чем позволила себе показать во время бодрого прощания с Аленом. Со дня медуз мне казалось, что все на грани развала, даже погода и приливы сговорились против нас. Словно Флинн, как гаммельнский крысолов, ушел и увел с собой нашу удачу.

Когда я дошла до Ла Гулю, оказалось, что пляж почти безлюден. Сначала я удивилась, потом вспомнила про оповещение насчет медуз и увидела белую кайму у края воды — слишком густую для пены. Приливом принесло десятки медуз — они, умирая, постепенно теряли прозрачность. Потом придется вооружиться сачками и граблями и устроить уборку. И — поскольку эти твари так опасны — чем раньше, тем лучше.

У самой полосы прибоя кто-то стоял и глядел на воду — почти на том же месте, где прошлой ночью Дамьен. Это мог быть кто угодно — выцветшая vareuse, лицо закрыто широкими полями соломенной шляпы, — но я знала, кто это.

— Здравствуй, Жан-Клод. Или тебя теперь звать Бриман-два?

Он, должно быть, слышал, как я подошла, поскольку не удивился.

— Мадо. Марэн мне сказал, что ты в курсе.

Он подобрал с песка кусок пла́вника и стал тыкать им в подыхающую медузу. Я заметила, что рука в рукаве vareuse забинтована.

— Все не так плохо, как ты думаешь, — сказал он. — Никого не бросят на произвол судьбы. Поверь мне, абсолютно все саланцы в результате только выиграют. Неужели ты думаешь, я способен допустить, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое?

— Я не знаю, на что ты способен, — холодно сказала я. — Я даже не знаю, как тебя теперь называть.

Это его явно задело.

— Можешь называть Флинном, — ответил он. — Это фамилия моей матери. Мадо, ничего не изменилось.