Екатерина Великина - Пособие по укладке парашюта

49. Ну это и ежу понятно, что, как всякие грудастые длинноволосые блондинки, я мечтаю быть плоской коротко стриженной брюнеткой.

50. На мой взгляд, красота должна быть агрессивной, как «царская водка». Красавицы – заметными, стервозными и расчетливыми. Иначе мир рухнет или перенаселится.

51. Акриловые ногти – полная фигня, особенно если у вас телефон с мелкими кнопками и газовая плита. Сюда же: пиво в банках, кодовые замки и дверцы в машине.

Ох уж мне эти критики-дефектологи! И рожа у меня смурная, и обои лежалые, и вообще. Хотя если быть откровенной, то обои у меня и правда дрянь. Пожалуй, даже моя рожа пасует перед такими обоями. А все почему? Правильно, потому что и физиономия, и обои достались мне в наследство, и в их приобретении я никоим образом не участвовала.

Розовый ужас в цветочек приобрела бывшая герлфренд моего мужа. Должно быть, расплачиваясь на кассе, она думала, что с такими обоями вовсе запросто почувствует себя Дерьмовочкой в ожидании крылатого принца. Впрочем, крылья у Дементия так и не выросли, а все намеки на небеса я подравниваю ржавым садовым секатором с регулярностью раз в месяц. В довесок к обоям мне перепали супружеское ложе два на три, пара фикусов, две тумбочки для хранения документации и шкаф, который я двигаю в случае затяжной депрессии. Надо сказать, что все мои попытки избавиться от богатства заканчиваются неизменным провалом, и, не считая фикусов, которые издохли в первую неделю, все остальное имущество цело и по-прежнему отравляет мне жизнь.

Свое Катечкинское имя я унаследовала от прабабушки. Вообще-то по папиной линии мой род известен хрен знает до какого колена, и преобладают в нем врачи и священники. Впрочем, врач, он со священником часто в паре работает или по очереди, так что ничего удивительного в этом нет… Так вот, прабабушка моя Катерина была теткой весьма крутого нрава: по молодости заправляла больницей (думаю, там она характер и воспитала, так как дело было в блокадном Питере), а под старость работала поселковым врачом, попутно воспитывая папу посредством ремня. Но больше всего мне нравится бабушка юная. Та, которая с вуалью в черепаховом альбоме, или та, которая тратит «обеднишные» деньги на извозчика к воротам гимназии. Жаль, что я ее не увижу, но почему-то мне кажется, что я бы ей понравилась. В конце концов, я пять лет не завтракала в институте, для того чтобы доехать до хаты на такси.

Способностью называть вещи своими именами меня обогатил дедуська по маминой линии.

– Б… – сказал он мне, когда я приобрела свое первое мини.

– Старый пердун, – ответила я ему и ушла гулять, громко хлопнув дверью.

Около пяти лет мы прожили под одной крышей, и все эти пять лет мы драли эту крышу на части. Ежедневные ссоры, переходящие в швыряние предметами, изматывающие переговоры и краткие часы примирения… Но самое парадоксальное, что за всю мою жизнь никто не любил меня сильнее и никто не был более настоящим.

Почему-то все время вспоминаю одну и ту же сцену. Дача, июнь. Мне девять. Отключили воду. Я сижу на скамейке и мою ноги в тазике. Мимо проходит дед и, как всегда, бурчит на всех и вся. Главным образом его раздражает отсутствие воды. Робко, боясь огрести очередное ругательство, я говорю ему:

– Ты можешь вымыть ноги после меня, вода еще не очень грязная.

– Нет уж, – отвечает он мне, – обойдусь.

И тут я обижаюсь. Я всегда на него обижаюсь, но в этот раз почему-то особенно неприятно.

– Ты меня ненавидишь! – плачу я. – Ты всегда меня ненавидишь, ты даже брезгуешь мной.

Он останавливается и смотрит на меня. Долго смотрит. Я уже начинаю жалеть о том, что вообще раскрыла пасть, как вдруг он подходит, садится на корточки и говорит:

– Ненавижу? Брезгую? Да я за тебя эту воду выпью.

Он вынимает таз из-под моих ног, подносит его ко рту и начинает пить воду. В ужасе я убегаю в дом.

И можете назвать меня психом, но любовь, как и все остальное, не имеет ничего общего со словами, как бы умело их ни использовали. Любовь – в выпитой воде. Все остальное – мишура. Впрочем, это только мое мнение.

Да, а склонность к истеричности у меня от мамашки. Как-то раз мы с ней пошли в овощной за свеклой. Как сейчас помню, дорогу занесло, сугробы по колено, холодрыга жуткая. Идем, значит, по узенькой тропиночке, друг за другом. Мама впереди. Я сзади. Вдруг навстречу нам мужичонка. Самый обыкновенный – шапочка, курточка, боты какие-то. Я его слабо запомнила, откровенно говоря. И вот идет он нам навстречу, а тропочка узкая весьма и весьма… Уступать дорогу дяденька не желает. Маман, понятное дело, тоже не на помойке себя нашла и не за чем-нибудь идет, а за свеклой, и вообще… Короче, встречаются они на тропиночке, и дяденька маму отпихивает. Я в ожидании того, как они будут любезностями обмениваться, заранее съеживаюсь и желаю испариться. Не тут-то было! Мама хватает сумочку, поднимает над головой и со всей дури обрушивает ее на спину мужика. Нелепо взмахнув руками, мужик падает в сугроб. То, что он нам кричит, я уже не помню, потому что стараюсь догнать маму, которая скачет далеко впереди, унося с собой свою сумочку, два высших образования и красный диплом. Из этой истории я сделала только два вывода:

1. Все-таки мама не без экспрессии.

2. Диплом не мешает огреть хама по хребтине.

Ну уж нельзя не упомянуть и папу. Мое весьма специфическое чувство юмора – это, конечно же, папина работа. Вообще кто как, а папаша мой всегда шутил с размахом. Слава Богу, обошлось без приводов в милицию…

Одна из самых забавных историй была с ряжеными. Жили мы тогда в северном поселке, население коего весьма трепетно относилось к праздникам и ни малейшего повода выпить не пропускало. Стоит ли говорить, что Рождество и Новый год отмечались по полной программе и со всеми вытекающими, как то: непременное застолье на пару недель, походы в гости и, конечно же, коляда. В отличие от Запада, где колядуют детки с мешками и целью представления является сбор чупачупсов, поселок Чернышевский конфеты презирал. Поэтому, как правило, колядовать ходили тетеньки в районе тридцати лет, карнавальный костюм которых состоял из маски Пятачка и пол-литра на двоих перед выходом. Чаще всего так называемые ряженые вламывались в квартиры, сыпали рисом в прихожей, исполняли патриотическую песню про Есаула и требовали выпить. Как и в любом другом месте земного шара, бухие женщины в масках пользовались недюжинной востребованностью, поэтому на Рождество двери в поселке не закрывали ВОВСЕ, чем не замедлил воспользоваться мой тогда еще юный родитель.

Пока прочие жители квасили и предавались разврату, папик ухитрился соорудить из старых колготок, трикотажной кофточки и прочего тряпья вполне приличный торс человека и, обмотав шею чучела бельевой веревкой, повесить его на крюк от люстры.