Станислав Буркин - До свидания, Сима

Мы уже хотели устроить небольшую пирушку, но Рум сказал, что мы не должны расслабляться, пока не поднимем все остальные ящики.

— Наш человек трудился много недель, чтобы поднять со дна этот один, — галдели старатели. — Скорее мы присоединимся к япошкам на дне, чем одолеем еще хотя бы пять ящиков. У нас нет для этого ни средств, ни сил.

Но Рум был упрям. Один из старателей по прозвищу Серый, беглый каторжник, косоглазый, вороватого вида человек, усмехнулся и что-то шепнул своему товарищу.

Никто из нас на это не обратил внимания, но Рум был не из тех, кто упускает такие, казалось бы, мелочи.

После еще трех недель работы наши люди заметили в ущелье трех всадников НКВД, которые следили за нами через бинокли. Рум приказал продолжать работы, и мы возились в воде до тех пор, пока в спину нам не раздались выстрелы. Чекисты прятались в кустах на берегу. Мы ответили им несколькими выстрелами из ружья.

— Они в жизни не попадут в нас с такого расстояния! — закричал Рум, но тут же один из наших взвизгнул и повалился в воду. Следующий шлепнулся молча на дно баржи, получив пулю в голову.

— Проклятье! — закричал Рум, когда пуля оцарапала ему ребра.

— Давайте сюда грузовик! — приказал он.

Пока мы добирались до другого берега, убили еще семь человек. А к тому времени, когда нам удалось взвалить тяжеленный куб на грузовик, нас уже оставалось всего трое. Рум то и дело палил по чекистам на берегу, чтобы они не вздумали обходить озеро. Те стреляли откуда-то с густо поросших склонов, и мы не всегда слышали их выстрелы. Гораздо чаще раздавался свист пуль, которые щелкали о грузовик или попадали в одного из наших раненых соратников. Возможности тащить их с собой у нас не было, поэтому мы вскочили на грузовик и поехали прочь от кровавого Красного озера. Мы с дядюшкой Румом сидели в кузове, а третий беглый каторжник по прозвищу Серый вел грузовик специально проторенными нами колеями для отхода через лесистое ущелье на случай опасности.

Часа через два мы выкатились на пыльную извилистую дорогу и устремились на станцию Приисковая, чтобы разделить добычу, сесть на поезд и уехать из Забайкалья навсегда.

Была глубокая ночь, когда мы с потушенными фарами добрались по извилистой как змея дороге до желанной станции. Там мы завернули в тихий заводской двор, добыли телегу для ящика и бросили верную машину среди куч битого кирпича в глухом переулке.

— Да, Ба, вот это история, — вздохнул я с удовольствием и спросил: — Что же вы сделали с ящиком?

— А вот слушай. Мы были так измучены и голодны, что решили пробраться в горняцкую столовую, подкрепиться чем бог пошлет и поискать инструментов для взлома нашего ящика.

— Ну что ж, — сказал дядюшка Рум, когда мы пробрались через окно в кухню, — теперь пора и червяка заморить. А много их там было на дне, не правда ли?

— Ящиков? — мрачно спросил Серый.

Руки у него дрожали, весь лоб покрылся маленькими капельками пота. Он никак не мог восстановить дыхание после переноса ящика из телеги в столовую.

— Япошек, дурень, — мрачно загоготал предводитель. — Да и рыбы что надо, — продолжал посмеиваться поверивший в свою удачу Рум.

На кухне, как назло, все было прибрано, вымыто и попрятано по кладовым.

— Даже сухарей нам не оставили, — вздохнула я, проверяя хлебные ящики.

Но вдруг я наткнулась на маленькую кастрюльку с отбитой по краям эмалью и выведенным на боку красным инвентарным номером. В ней было штук тридцать поджаренных на сале котлет. Вот это была удача! Мы, едва веря своему небывалому счастью, набросились на эту кастрюльку и опустошили ее в момент.

Ах, что это были за котлеты! Никогда в жизни ни до, ни после я не ела таких чудесных котлет.

— Ну что ж, — вытирая пальцы о грудь, пресыщенным голосом сказал Рум, — настало время делить нашу добычу поровну. Я как главный организатор возьму себе половину, а вы с моей женой поделите все остальное.

— Слишком много шику для одной парочки, — прошипел Серый и достал из-за пояса наган. — Достаточно для вас будет котлет.

— Да ты что, салажонок, — покатился от хохота Рум. — Да ты же и вскрыть его сам не сможешь.

— Боюсь, этим буду заниматься не я, — мрачно сказал предатель и выстрелил в потолок.

— Ты что, сукин ты сын! — рявкнул Рум. — Хочешь, чтобы нас накрыли вместе с ящиком?

— Не петушись, Румул, — сказала я мужу. — Этот иуда только и хочет, чтобы сюда нагрянули.

— А ты права, — прищурился на Серого Рум. — Эта крыса нас давно подсиживает.

— Хорош болтать, — прервал его Серый, — а то, я гляжу, ты вот-вот расплачешься.

— Ты тоже не унывай, — огрызнулся Рум.

Не успел он это договорить, как с улицы раздался голос из громкоговорителя. Нам сообщили, что столовая окружена, и приказывали выходить с поднятыми руками. Едва Серый отвел взгляд в сторону окна, как Румул схватил столовый нож и метнул его прямо в сердце Серому. Тот рыкнул, пошатнулся и выстрелил.

В следующее мгновение Серый повалился навзничь, а Рума я успела подхватить под руку:

— Что с тобой?

— Ничего страшного, — сказал мой героический муж, прикрывая рукой рану в животе, и добавил: — Вот что, старуха, давай вскроем ящик, возьмем, сколько сможем унести, и попробуем отсюда выбраться.

— Но как нам взломать ящик? — воскликнула я. — Я уже не говорю о том, как нам отсюда теперь выбраться…

— Положись на дядюшку Рума, — улыбнулся раненый. — Ты что, забыла, что у меня все всегда продумано.

Лицо у него искривилось от боли, и он зажмурился.

— Там, в моем мешке, — указал на рюкзак муж, — лежит несколько шашек взрывчатки. Возьми одну и взорви этот сейф ко всем чертям. Может быть, деньги и пострадают, но нам все равно не унести всего.

— Хорошо, Рум, я сделаю, как ты сказал, — пообещала я и принялась за работу.

Через десять минут страшный взрыв потряс здание. В столовой вылетели окна, посыпалась посуда из шкафов, повсюду раскатились кастрюли и миски.

Когда страшный гром и звон стихли, мы, откашливаясь и отплевываясь, поползли через едкий дым к ящику.

— Что это за труха? — жалобно простонал Рум, вытаскивая какую-то цветастую солому из развороченного динамитом ящика.

Он был в ярости, когда понял, что мы охотились за изрезанными заводским способом купюрами, изъятыми государством из оборота.

Мне стало его так нестерпимо жаль, что я даже всплакнула.

— Теперь у нас нет средств даже, чтобы выбраться из этой дыры, — стонал Рум, истекая кровью. — А! — махнул он рукой. — Не жалко. Все равно жизнь никчемная.

— Постой-ка! — вдруг опомнилась я. — Мы ведь в заводской столовой. Здесь наверняка есть касса, в которой завалялась для нас пара рублей.

— Ах ты моя прелесть, — простонал добрый мой муж, все более бледнея и теряя силы.