Елена Стяжкина - Фактор Николь

И потом не обратил. В Костике как будто завелись часы со стрелками назад. Настоящее показалось ему гораздо меньшим, чем прошлое. А будущего Костик тогда просто не увидел. Он был ослеплен, задавлен и в то же время окрылен.

Андрюшечка так и написал Кате: «Ослеплен, задавлен, окрылен». И о зубах почтальонши тоже написал. Кинул эсэмэску. Катя сразу нашла хорошего стоматолога. Сразу. Договорилась обо всем. Деньги на материалы заняла у Тамары Ивановны.

Совсем сошла с ума…

Совершенно слепой Костик (Катя говорила: «Как Гомер») привез почтальоншу и зажил с ней на снятой квартире. Но в кресле, в том, что стояло в зале, по-прежнему гнездились Костикины брюки.

Кредитную квартиру отдали Тате. Она как раз вышла замуж и совсем не могла спать с мужем за ширмой. Муж Таты был очень длинный и увесистый. В старой квартире остались мы с братом.

Когда Катя сломала ногу, муж Таты отправил их (ногу и Катю) в швейцарскую клинику. Заодно в клинике лечили неврозы. Катя проявила себя в клинике «на отлично» и, когда нога совсем выздоровела, взялась дежурить в кардиологии вместо одной медсестры, которая как раз тогда выходила замуж за швейцарского банкира. Медсестра, конечно, была русской. Хорошая еврейская девочка из Одессы, если точно. Потому что швейцарские медсестры на такой подлог не пошли бы никогда.

Катя набросилась на работу так яростно, потому что у нее после почтальонши было только будущее. Тамара Ивановна сказала, что это даже хорошо. Что в жизни каждого человека должны быть ножницы в будущее. А Костик не согласился. Он сказал, что ножницы в будущее – это ампутированное прошлое. А Тамара Ивановна ответила, что чья бы корова мычала.

В швейцарской клинике в Катю влюбился таксист-художник. Два инфаркта. Гипертоническая болезнь. Атеросклероз сосудов мозга. Рей.

– Как Брэдбери, – сказала Катя по телефону.

– А кто это? – спросила Тата.

– Мне помолвиться? Или сразу сказать «нет»? – спросила Катя.

– Мамочка, – сказала Тата и заплакала. Тата была беременная и легкая на слезы.

Но Катя сказала таксисту-художнику решительное «нет» и вернулась домой. Швейцарский Рей приехал через два месяца и объявил режим ожидания. Таксист-художник – это профессия, которая не боится государственных границ. Такие люди везде нужны. У почтальонши, кстати, тоже не было проблем с работой. И если бы не варикозное расширение вен, она бы взяла участка три-четыре, а так взяла всего два. Два участка она могла совмещать не только с венами, но и с поддержанием идеальной чистоты жилища. Гости покорно неловко снимали обувь (так им и надо!) и удивлялись, откуда у почтальонши такие чудовищные казенные формулировки – «пища, жилище, водные процедуры, отход ко сну»… Многие почтальоншу боялись. А Рея как-то сразу полюбили. Хотя в его квартире тоже был идеальный порядок.

Тата родила девочку Лену и стала воспитывать ее строго: закалять, бросать голую в холодную ванну, кормить по часам, укладывать спать в отдельной комнате и сажать на горшок. Катя и Костик пришли в ужас.

Пришли в ужас – и сразу баловать. Катя и Костик принесли с собой обогреватель (два), выбросили горшок, разбили термометр для ванночки (два), а температуру воды оценивали локтем. Они поставили ширму и по очереди спали прямо в Лениной комнате. Ночью они ее кормили. Днем – сразу после работы – они гуляли с ней пять километров, постепенно увеличивая длину дистанции до семи, десяти, а потом и пятнадцати.

Когда Лене исполнилось полгода, Татина квартира была покрыта ровным слоем научных статей, погремушек, молочных смесей памперсов, карандашей для раннего развития. Лягушка и Гусик, а также мы с братом, поменяли гнездовье. Лягушка и Гусик поселились на ковре, чтобы Лене было удобно между ними ползать, а мы – в комнате, объявленной гостиной.

Муж Таты сначала думал, что ему лучше повеситься. А когда Катя и Костик ушли (Катя – к Рею, а Костик – к почтальонше), потому что Леночку сдали в ясли, сразу организовал второго ребенка. Получилась тоже девочка. Тая.

Катя говорит, что муж Таты оказался на редкость хорошим, абсолютно невменяемым нашим человеком. Но Катя им не гордится. У нее в глазах живет боль. Хотя зубы почтальонше она все-таки сделала. Но Костик теперь почему-то им не рад. «Седина в голову, бес в ребро!» – строго говорит Катя, когда Костик обнимает ее за плечи. Говорит строго и сбрасывает руку.

Но у нас есть план. У меня и у моего брата. План такой: в ближайшее время еще одного ребенка родит Тата. Ее муж не против. А потом на вахту вступим мы. Если каждые два года мы будем рожать по одному ребенку, то на десять лет Катя с Костиком домом будут обеспечены. Мы договорились первый месяц воспитывать детей строго. И взяли кредит на покупку соседней квартиры на площадке. Стул из Барселоны для этой квартиры у нас уже есть.

Тамара Ивановна план одобрила.

А Андрюшечка из нашей жизни исчез. Один раз, когда Костик уже поставил ширму в Леночкиной комнате, Андрюшечка позвонил почтальонше. То есть он, конечно, хотел позвонить Костику – договориться о котлетах, концерте и покупке машины к юбилею. Но Костика не было, а мобильный телефон в Леночкиной комнате он всегда выключал. Почтальонша, почти не выслушав Андрюшечку (он успел только о парной говядине и о том, что пора покупать новый кий), сказала ему страшное.

Катя меня убьет, если увидит, что я знаю такие слова. Но было как было. Почтальонша сказала:

– Иди на хуй!

– Как? – задохнулся Андрюшечка.

– Как все, придурок, – сказала почтальонша.

Дальше (она сама рассказывала Тамаре Ивановне) почтальонша сообщила Андрюшечке, сколько ему лет. Он не поверил. (Когда мне будет пятьдесят, я тоже не захочу в это верить.) Потом эта злая женщина спросила, сколько лет трудового стажа имеет «это чувырло». «Чувырло» сказало, что это не имеет значения, но их, этих лет, целых пять. «Обалдеть!» – сказала почтальонша (только в более грубой форме). Андрюшечка обиделся и сказал, что Костик всегда списывал у него лекции по анатомии. И если бы не он, Андрюшечка, с его красивым, округлым, каллиграфическим почерком, то Костик никогда бы не стал тем, кем стал. И что котлеты есть лишь малая толика того, чем Костик может ему отплатить. Тем более что мама Андрюшечки, когда была жива и заведовала кафедрой фармакологии, кормила и Костика, и Катю борщом и никогда не попрекала куском хлеба. Когда Андрюшечка сделал паузу (наверное, чтобы набрать в грудь воздуха), почтальонша снова сказала свое короткое и емкое, за повторение которого Катя меня убьет.

Но Андрюшечка не сдался и в «третий раз закинул невод». И теперь он – почтальон. Практически самостоятельно обслуживает два участка. Но трудовой стаж ему не идет. Потому что кто-то опять украл у Андрюшечки паспорт, а на всех вновь сделанных фотографиях он получается некрасивым и на себя не похожим. Тамара Ивановна думает, что он просто стесняется быть почтальоном. И поэтому – паспорт.