Сергей Алексеев - Игры с хищником

Для того чтобы существовать в такой среде, следовало занять какую-нибудь сторону, чего Сергей Борисович сделать не захотел, оказался в оппозиции и к жрецам, и к хищникам, тогда еще не подозревая, что те и другие вскормлены с рук Баланова, и разница лишь в том, кто с левой, а кто с правой.

Жрецы объявили его изменником и исключили из своих рядов; хищники же, полагая, что отбили жертву от стада, скалились и норовили если не взять за горло, то хотя бы выхватить кусок мяса. Во время этой двойной опалы Сергей Борисович искренне верил, что уходит из власти исключительно по своей воле. И уже в который раз оказывается на улице из чистых побуждений, а вовсе не для того, чтобы заполучить ореол мученика.

Правда, опять на московской улице, по которой ходили демонстрации и носили его портреты.

В этот опальный период он и встретил свою будущую жену, тогда еще студентку Института физкультуры. Вера в то время выглядела как фабричная девчонка, поскольку обнищавшие студентки подрабатывали в кооперативе. Ночью они натягивали на стадионе армейскую палатку, заряжали рисом цилиндр, напоминающий пушечный ствол на стальной станине, запирали специальным затвором и нагревали паяльной лампой. Когда зерно раскаливалось, били молотком по спуску, пушка выстреливала, рис мгновенно раздувался и разлетался по палатке. Потом его сметали вениками, укладывали в формы, обливали сахарным сиропом, и получались козинаки.

Утром приезжал хозяин кооператива, забирал товар и продавал его по всей Москве, выдавая за восточные сладости, только что доставленные из недр Азии, – здесь тоже были свои игры. С началом опалы Сергей Борисович отпустил бороду, чтобы не узнавали на улицах, однако же все равно выходил из дома чаще всего с началом темноты, бегал по тому самому стадиону и занимался на снарядах, чтобы держаться в форме. Однажды припозднился, увидел, как девчонки зачем-то устанавливают палатку, и подошел к ним из чистого любопытства. Пока студентки колдовали над заряженной пушкой, стоял и наблюдал за ними из темноты.

И вдруг увидел одну, очень похожую на Риту Жулину, может, оттого, что сполохи огня от паяльной лампы искажали реальность и будили фантазию. Он так долго смотрел на нее, что, когда пушка выстрелила, девушка подошла и спросила:

– Почему вы глядите на меня как сыч?

В полумраке она еще больше походила на Риту...

– Потому что я Сыч, – признался ошеломленный Сергей Борисович. – У меня в юности было такое прозвище.

В темных глазах мелькнул интерес.

– А что вы тут делаете?

– Летаю.

– Ищете поживы?

– Я же хищная ночная птица. Выбираю жертву, впиваюсь когтями и уношу в свое гнездо.

В это время девушки закричали и засмеялись:

– Дяденька, отпустите Веру! Нам работать надо!

Вера тоже засмеялась и убежала.

Это слово «дяденька» простегнуло его как выстрел. Тогда еще казалось, что живы прежние нравы и для восемнадцатилетних девчонок зрелый мужчина годился разве что в отцы: седина, которая когда-то была преимуществом, сейчас становилась недостатком, старила его и ставила на место.

Весь день, и впрямь как ночная птица, он мрачно просидел на своем суку в квартире и пытался сморгнуть пригрезившийся образ, но едва стемнело, как призрак юной Риты Жулиной снова замаячил перед глазами. Сергей Борисович специально уже вышел ближе к полуночи, когда в палатке на стадионе светился голубовато-красный огонь. Высмотрел Веру среди студенток, ожидающих, когда выстрелит пушка, подкрался и вцепился когтями. Девчонки наигранно завизжали, бросились прочь, но она обрадовалась.

Или ему показалось, что обрадовалась, потому что засмеялась и закричала своим подругам:

– Не бойтесь, это Сыч прилетел! Он добрый!

И даже не сделала попытки вырваться.

Но тут взметнулись стенки палатки, и грохот заложил уши. Девушки бросились сметать рис, а Сергей Борисович скрылся в темноте, унося с собой призрачные надежды.

На следующую ночь палатки на стадионе он не нашел и, полагая, что студентки задерживаются, устроился на скамейке. Через некоторое время он увидел одинокую фигурку, наугад окликнул по имени, и Вера отозвалась.

– Я знала, что вы придете, – проговорила она. – А у нас случилось несчастье...

Оказывается, вчера под утро на стадион нагрянула милиция, захватила девушек с поличным и отняла палатку, пушку и мешок риса. А все это принадлежит кооператорам, и теперь они требуют заплатить за имущество. И самим студенткам грозит штраф за незаконное предпринимательство.

– Твоему горю я помогу, – пообещал он. – Иди и собирай свою бригаду.

Он тут же вернулся домой и позвонил начальнику московской милиции. Что еще работало исправно, так это телефонное право: пока он возвращался на стадион, изъятое имущество вернули и милиционеры уже помогали девушкам натянуть тяжелую палатку. Не показываясь никому на глаза, Сергей Борисович выждал, когда Вера пойдет с ведром к мешку с рисом, подкрался, внезапно схватил на руки и понес к себе в гнездо.

Она не испугалась, не издала ни звука, словно ждала этого мгновения, и лишь загремело и покатилось выпавшее жестяное ведро...

Утром, уже при свете солнца, он долго рассматривал ее спящую и не находил никакого сходства с Ритой Жулиной. Но когда Вера открыла глаза, он внутренне встрепенулся и почувствовал то влекущее притяжение, что было только в юности.

И оно, это притяжение, словно уравняло их в возрасте: впервые в жизни он на какое-то время забыл все, что с ним произошло, и не хотелось думать о том, что еще произойдет. Тем же утром он рассказал Вере, что в юности его звали дедовым прозвищем Сыч и что она, едва увидев, узнала его, а значит – это судьба.

Ей тоже хотелось верить в судьбу, поскольку Вера никак потом не могла объяснить себе, почему она сравнила его с этой хищной птицей. В первые дни они не могли наговориться, словно давние и хорошие друзья, много лет не видевшие друг друга, к тому же ей так понравилось прозвище, что она стала называть его Сычом, словно возвращая в юность.

Опала превращалась в безмятежную, вольную жизнь, которой прежде не было даже в молодости, с Ольгой, поскольку тогда не хватало уверенности в себе и еще существовала потребность подняться, окончить Совпартшколу, достичь некого положения, совершить то, на что он был способен.

Сейчас все казалось позади, все пройдено, испытано, неинтересно, и стремиться можно лишь к собственному ощущению счастья. Надо было пройти через все это, чтобы находить радость и удовольствие в том, что прежде не замечалось и пролетало мимо: утром он вставал раньше, чтобы приготовить завтрак, после чего провожал Веру в институт, а потом ждал, хлопотал на кухне, изобретал каждый раз новое блюдо, причем готовил в больших количествах, поскольку она приводила с собой ораву голодных студенток. А еще нравилось играть в игру человека с таинственной судьбой – скорее, из-за опасности, что если Вера узнает, кем он был, что-нибудь может измениться в их отношениях.