Елена Токарева - Иероглиф

…В воскресенье Славик заехал за мной в машине-кабриолете мышиного цвета, и мы поехали на частный аэродром, там стоял, кстати, без дела, и мой серебристо-изумрудный самолетик. Его перевезли из Франции на специальной платформе. Ужасно, но летать на нем по нашим северным просторам оказалось невозможно! Надо получать специальное разрешение и каждый раз просить воздушный «коридор». Пока что у Ливеншталя это не получалось. А у Сципиона не было времени. Бестолковый какой-то получился подарок.

На летном поле мы пересели в красивый желтый вертолет Ливеншталя. На его борту были синим цветом крупно нарисованы три буквы: ФСБ. И инвентарный номер. Ливеншталь сел сам за штурвал. Надел мне на голову шлем с шумопоглощающими наушниками – и мы полетели. Над Старым городом. В сторону залива.

Было очень весело. Ливеншталь управлял вертолетом, грыз семечки, хватал меня за коленки. Я хохотала. Мы пролетели над береговой линией, увидели грязный прибой и вечно строящуюся дамбу. Сделали два круга. После чего Ливеншталь стал нахально снижаться над Чайна-тауном, чтобы я могла рассмотреть город. Он юлил между небоскребами, заглядывая в окна. Я вынула из футляра полевой бинокль, который предусмотрительно взял с собой Славик. И видеокамеру. В бинокль были хорошо видны внутренние дворики на уровне десятых и двадцатых этажей билдингов. Дворики современного Чайна-тауна висели, можно сказать, в воздухе, они были с бассейнами и шезлонгами, цветочными клумбами, зарослями розовых кустов и вывесками на китайском языке. Мы видели пустующие теннисные корты. Никто на них не играл. Это было странно. Зато внизу, по улицам, сплошной коричневой массой катилась толпа. Сновали люди с вагонетками, что-то сгружали. И нагружали. Ездили мотоциклы с маленькими грузовыми прицепами. Некоторые люди буквально ползали по земле и что-то на ней собирали. Прямо у подножия небоскребов расставлены были легкие столы и стулья, и черные люди ели что-то, приготовленное тут же, на открытом огне.

– Что это, внизу? – спосила я Ливеншталя.

– Да Бог его знает! – беспечно ответил он. – Поди, черный город?

– Как это? Черный город в «Оксфорде»?

– Но праздник жизни начинается с третьего этажа. Видишь, где цветы, теннисные корты. А внизу есть еще пространство и подземелья. Там тоже кипит жизнь.

– Фи, как некрасиво. Давай полетаем над красивыми местами.

И мы кружились над старым китайским парком с прудом, в котором стаями плавали красноперые рыбки, отливавшие на солнце ярой медью, над серыми львами и древними статуями Будды, над драконами и красными фонарями китайских забегаловок, со скучающими велорикшами у дверей. Посередине старого города стояла статуя Будды из золота величиной с шестиэтажный дом. Она была даже выше буддийского храма, который казался маленьким рядом с нею. И еще одна странная скульптура стояла на главной площади Чайна-тауна. Это была огромная нефритовая китайская капуста, бледно-салатового цвета. Именно к ней подходили люди, кланялись капусте, целовали ее и отползали назад на коленях, не решаясь повернуться к ней спиной.

– Они с ума сходят? – спросила я Ливеншталя.

Он и только весело заржал.

– Капуста – это святое. Слышала выражение – «рубить капусту», «делать деньги». Вот они поклоняются «капусте».

Но особенно меня поразил порт. Там стояли роскошные яхты и корабли класса река-море.

Береговая линия Чайна-тауна была славно оборудована крепкими строениями с зарешеченными окнами.

– Таможни, – кратко объяснил Ливеншталь.

Откуда-то он все знал, этот беспутный человек.

– Хочется на посадку… – сказала я Ливеншталю. – Погулять по этому Китаю.

– На посадку… – зашелся Ливеншталь диким хохотом. – Ты меня уморишь сегодня, Джулия. Ты даже не слышишь, что говоришь. Нет, девочка, это слишком опасно. Ведь это другое государство. Легче слетать в настоящий Шанхай. А сюда у нас с тобой нет визы, а есть только вертолет с поддельной эмблемой ФСБ на борту.

– Как поддельной?

– Да очень просто! – легко сказал Ливеншталь. – Намалевали на всякий случай. Авось никто не будет проверять.

В этот момент снизу раздался выстрел. Он прошел совсем близко от нашего борта. Видимо, это был предупредительный сигнал, чтобы мы убирались восвояси.

Затем снизу послышался громкий голос, который на очень чистом русском языке, через мегафон, произнес:

– Вы нарушили воздушное пространство суверенного государства, немедленно покиньте территорию, или к вам будут применены специальные санкции, предусмотренные договором о ненападении.

– Видал? – зашелся в восторге Ливеншталь. – Они даже вертолеты ФСБ готовы сбивать! Супер. Крутизна. Мне нравится, как они себя ведут. Они говорят: все, ребята, вы нас сюда запустили, взяли за это бабла, а теперь мы будем делать, что хотим. Поняла?

И Ливеншталь высунулся из кабины по пояс, свесился вниз и стал махать руками. Он повел себя просто как сумасшедший!

– Что ты делаешь? – закричала ему я и пыталась втянуть его назад, в кабину. – Ты же сам сказал, что у тебя поддельная надпись. Может быть, они связались с ФСБ и выяснили, что мы самозванцы. И сейчас нас застрелят!

– Я пошутил: у меня настоящая эмблема. Это вертолет гэбэшный. Его Сципиону дали. Покататься. Так что спи спокойно, красотка!

Снизу перестали стрелять.

– Вот видишь, они ручные! – сказал Ливеншталь и зашелся счастливым смехом. Он был на охоте. И хотя дичью был он сам, ему все равно это очень нравилось.

Мы еле унесли ноги из этого адского места. Мне было откровенно не по себе.

Дун Дешин снова пришел через два дня. Сначала минут пять мы с ним раскланивались в прихожей. Он меня похвалил, сказал, что у меня уже получается. Хотя мне это все порядком осточертело.

Я попросила его начать с последней фразы, сказанной на прошлом уроке. Он открыл свою тетрадь, заглянул в нее и произнес:

– В Чайна-тауне живет поколение «маленьких императоров».

Он вздохнул, и я увидела, что он недоволен тем, что сам не принадлежит к этому поколению. Действительно, это бывает обидно, если ты знаешь, что кто-то вырастет и станет большим императором, а ты вырастешь, станешь взрослым и будешь слугой. Или рабочим. Это, наверное, обидно.

– Вам обидно? – спросила я Дуна.

– Нет, нет. Для китайца понятие судьбы находится за пределами свободы воли. Нет смысла обижаться. Есть высшая справедливость в том, что одни покоятся в розовых садах с райскими птицами. А другие работают в прачечной. В прачечной тоже слышно пение птиц. Из окна прачечной, где стирают белье, тоже виден розовый куст.