Елена Токарева - Иероглиф

Дойдя до барака под названием гауптвахта, офицер открыл его своим ключом, кивком показал Роману в темный угол – там стоял «праздничный набор»: метлы, лопаты, грабли, ломы, на цинковых ведрах развесились серые половые тряпки из мешковины.

– Выбирай, что хочешь, – сказал офицер, – и приступай к метению плаца. Затем следует привести в состояние стерильной чистоты туалет. И так три дня.

Роман молча взялся за метлу.

– У вас есть вопросы ко мне? – Офицер явно напрашивался на проникновенную беседу.

– Никак нет!

Офицер медлил.

– А что вы читали под партой на взрывном деле?

– Катехизис русского либералиста!

– Кто автор?

– Новодворская.

– Я так и думал. И где вы его взяли?

– Продавался на станции!

– Интересная книга?

– Наглая ложь и вражеская пропаганда!

– Зачем же вы ее поглощали с такой алчностью?

– Мысли врага надо знать!

Офицер еще потоптался около Романа, но, заметив, что курсант активно взялся за метлу и поднял вокруг страшнейшую пыль, поспешил уйти.

Вечером, перед отбоем, когда Роман сидел один в пятиметровой комнатке с зарешеченным окном и читал «катехизис», который прятал под гимнастеркой, ему принесли еду. Роман едва успел спрятать брошюрку, заслышав топот солдатских сапог. Дневальный, курсант второго года, Леонидов по прозвищу Челюсть поставил перед Романом котелок с супом, на второе была греча с мясной подливой. На десерт – компот. Положил три куска хлеба. И сказал, что Роману подселят соседа.

– Не знаешь кто? – спросил Роман. – Он вполне комфортно чувствовал себя один и не нуждался в обществе.

– Вроде бы Старцев из второго отделения.

– А что он натворил?

– Вроде бы читал постороннюю литературу во время занятий.

– Молитвенник, поди… – догадался Рома.

Дежурный хмыкнул.

Этот Петька Старцев был из местных староверов. Неподалеку, под городом Задурийском, жила Петькина большая семья. Поэтому учиться в училище ему было хорошо. Он часто получал посылки из дома. А в увольнительную как-то даже ездил домой. Петьку пытались одолеть старшекурсники. По их поручению для Петьки были разработаны основательные психологические испытания. Петьку проверяли на прочность, подставляли под внеочередные наряды, наблюдая, когда он возмутится. Но он как лошадь молча вкалывал, забив большой осиновый кол на самолюбие и самолюбование, свойственное молодости. Петр был малообщительный парень, и выяснить, что у него на душе, не удавалось никому.

Раз уж суждено было обзавестись на губе соседом, то хорошо, что этим соседом будет неразговорчивый Петр. Роман не хотел ни с кем общаться. Он был рад уединению и возможности провести время с книгой. Однако вскоре раздался топот сапог, поворот ключа в двери, и на пороге возникла фигура Петра Старцева, который мрачновато кивнул Роману:

– Здорово!

Петр занял койку максимально удаленную от Романа. В камере оставалась еще одна койка. Еще недавно тут вместо коек были нары. Но потом что-то гуманизировалось в системе наказаний курсантов, и начальник училища генерал Погребной приказал заменить деревянные нары железными койками. Условия жизни на губе были сносные.

Петр принес с собой фонарь, чтобы читать под одеялом. Роман даже не взглянул на книгу, которую Старцев вынул из-за пазухи. Роман и так знал, что читает Петр. Все училище знало: Петр – старовер и читал их специальную староверческую литературу. За долгие годы существования военного училища Петр Старцев был первым из староверческой семьи, кто пожелал освоить военную науку. Физически и интеллектуально он был подготовлен хорошо. Начальник училища, генерал Погребной, в силу удаленности от центра, мог себе позволить принять в училище одного курсанта из староверческой семьи. Он знал, что староверы раньше, до 1905 года, не имели права получать высшее образование и офицерские звания в армии. Лишь после принятия закона о веротерпимости в 1905 году у староверов появились какие-то права, политические, гражданские. Хотя и в советское время, особенно во времена Хрущева, им пришлось пережить многое. Генералу стало интересно, какой офицер в результате получится из Петьки Старцева. И за Петькой в училище был установлен особый пригляд. Однако Старцев не таскался в город к девкам, не перелезал через забор после отбоя, чтобы купить у таксистов паленой водки, не давал подзатыльники первокурсникам, в общем, ничего практически не делал. Кроме того, что норовил в неположенное время прикладываться к своим молельных книжкам, как иные к спиртному. Разве что всегда держал при себе свою кружку и ложку и никогда не пользовался чужими вещами – брезговал.

…На ночь Петька молился. Он вытащил из кармана маленькую иконку, на которой была не Богородица и не Лик Святой, а Святая Троица, и, сосредоточенно глядя на нее, произносил молитвы. Он знал наизусть много молитв. Слова их были непривычны для уха Романа, который хоть и был не приучен к церкви, но как молилась бабушка Пелагея, запомнил хорошо.

Помолившись, Петр нырнул под одеяло и зажег свой фонарь. С Романом ни в какие беседы он не впутывался.

На следующее утро дневальный раздал арестантам наряды. Петру – чистить нужник. Роману – мести плац, а также починить несколько штыковых лопат – прочно насадить их на древко и наточить.

Парни с воодушевлением принялись за работу на свежем воздухе.

В обед им принесли, как всегда: щи с тушенкой, макароны по-флотски и компот.

Петр тщательно отмывал под холодной водой руки. Роман стоял рядом с краном и смотрел. Потом спросил:

– Ты, Петр, чего в военные-то подался? У вас вроде не принято?

На ответ Роман не рассчитывал. Он был наслышан о скрытности Петра и нежелании его обсуждать свои вопросы с кем попало.

Между прочим, отец Петра был лесопромышленник. По закону купить леса он не мог, но в аренду взял немалый кусок. Владел он лесопильней и даже деревообрабатывающим заводом. Отец Петра был богат. Но богатство свое напоказ не выставлял. Однако по поведению Петра чувствовалось, что за его спиной стоит богатый клан сибирских староверов.

Петр поднял голову и неожиданно ответил:

– Вот научусь воевать, буду очищать родную землю от захватчиков. Крепкого Духа, Мудрости всем желаю! Слава Богам и Предкам наша!

– В смысле? – переспросил Роман.

– А ты слепой разве? И глухой? Слышишь, как сучья трещат? Это китайцы рубят нашу тайгу. Рубят и тащат. Считаешь – нормально? Скоро на лысой горе жить будем. Ни охоты, ни рыбалки не останется. Китайцы у себя ведут хозяйство варварски, все леса повывели и к нам заявились за этим.

Петька помолчал и добавил:

– Китайцы детей едят.

Роман вытаращил глаза и молча пялился на Петра Старцева, попутно соображая, нормальный ли Петр человек и можно ли ему доверять оружие.