Владимир Нестеренко - Огненное погребение

Офис был в пустовавшем детском саду, в центре, бизнык его выкупил, и теперь между качелями, ракетами и желтыми слонами стояли машины, в основном бычий кайф, вроде пятилитровых «мустангов» и «Мицубиси 3000».

Жир позвонил. Не отвлекаясь на охрану, мы поднялись сразу к барыге, на второй этаж. Тот выскочил из кабинета, жал руку, нес хуйню. Самый обычный бизнык, коротышка, лет сорока пяти, галстук, рубашка, брюхо нависает, ручки маленькие. Поразили только бровки – поболее, чем у покойного Брежнева.

Брови барыга не по чину носил.

Жир меня представил:

– Познакомьтесь, Михаил Борисович, это мой друг. Мы за гонораром.

– Конечно-конечно, все готово. А вы знаете, Эдуард Семенович, – это Жир, – они мне звонили.

– Ну и что говорят?

– Они в панике, говорили, что какие-то фашисты на них напали, с тесаками, ворвались в окна, угрожали всех убить, а потом ограбили, забрали последнее. Они уже переезжают к родственникам, – он посмотрел на меня, улыбнулся и спросил: – А нельзя ли вернуть вещи?

С Михаилом Борисовичем разговаривать мне было неинтересно, поэтому я повернулся к Жирафу и сказал:

– Эдик, скажи Мише, что никто никаких вещей в глаза не видел. Тот, кто ему это сказал, – пидорас. И кто повторяет – тоже.

Михал Борисович, внезапно став серьезным, тихо забормотал:

– Да я же пошутил, это шутка, шутка такая.

Опять я обратился к Жирафу: – Эдик, посмотри, когда Мишу будут хоронить, гробик не закроется до конца, бровки будут мешать, крышка пружинить, – после чего засмеялся, как актер Папанов в «Бриллиантовой руке», только громче.

Бизнык достал из пиджака запечатанный конверт и передал Жиру, вопрос исчерпан.

– До свидания, Михаил Борисович, очень приятно было с вами познакомиться. Побольше бы таких, как вы, всем нам лучше б жилось.

– До свидания, взаимно удовлетворен знакомством, – Михал Борисович повернулся не по уставу, через правое плечо, и потрусил в свой кабинет.

Конверт Жир начал рвать на лестнице – и вдруг неожиданно остановился, положил его в карман и рванул наверх, в офис, со словами: «В парашу схожу».

Через пару минут появился, мы упаковались в его «девятку» и отъехали.

– Что там с деньгами?

– Здесь, – Жир вытащил конверт и вынул деньги, – девять купюр. Четыреста пятьдесят баков.

– Ты ж говорил – пятьсот?

– Я не говорил. Я сказал – «около пятиста», конкретно я не договаривался.

– Странно, что четыреста пятьдесят. Цифра не круглая.

– Я же при тебе конверт открывал! – абсолютно естественно возмутился Жираф.

– Ну, хуй с ним.

Открывал он не при мне и полтинник точно спиздил, если его сейчас потрусить – найду, скорее всего, в носке.

Но толковой работы было мало, лето, в бизнесе застой, а Жир постоянно подкидывал подобную мелочевку. Самое главное, он это понимал не хуже меня и точно рассчитал планку моей скандальности. Если бы не хватало сотки – я б обвинил его в крысятничестве, обшмонал, нашел бы сотку и страшно обхуесосил. А то и дал бы пизды, но это уже было чревато – Жир мог и отомстить за рукоприкладство, начинали мы вместе, на базаре, он был при понятиях.

– Жир, возьми себе сотку.

– Почему сотку? В равной доле, сто двенадцать баксов.

– Блядь, мы ж рисковали как.

– Ну, так вы же там и пограбили, я долю не требую.

– Да что там может быть, в чемоданах, – битые кишки и семейный альбом, раз деньги за хату уже в Израиле.

– Хорошо, сотку – так сотку, мне много не надо.

Согласился он неожиданно быстро, я только укрепился в своих подозрениях. В следующий раз оговорю цену заранее и задаток возьму.

На хате меня не сильно-то и дожидались, чемоданы, конечно, уже выпотрошены. Пора было пацанов репатриировать, наглели, для них же лучше, дольше проживут. Слегка отматерив их за самоуправство, я выдал им по пятьдесят долларов.

– По полтинничку, и кишки ваши.

– Блядь, жиды! – Гвоздь стал причитать, как еврей на молитве.

– Я ж чуть с дерева не наебнулся, по балконам скакал, жиду этому второе обрезание чуть не сделал, и за все – полтинник, жиды ебучие, ну его на хуй такие работы!

– Да не гони ты, полтинник за пять минут – нормально.

– А что, есть лучше работа? – Вася сохранял благоразумие, трезвым он вообще был почти нормальный и пиздел лишнее только накатив водочки.

– Мало денег! А в чемоданах – говно какое-то бабское. Ношеное! Ну и альбом с фото – одни жиды.

– Все нормально, – Вася, оказывается, уже составил план на вечер. – Знаю двух дур, с Житомира, малолетки, работают, снимают хату, тут рядом. Сегодня с ними повисим. Я давно договорился, но они без лавэ не ведутся. А так лавэ только покажем и не дадим. Кишки подарим – это, наверно, той сцыкухи, дочки жидовской, моднячие кишки.

Выслушав Васин план, я попрощался и пошел на выход.

Что скажут житомирские проститутки после расчета вещами, я уже знал.

Начали эту историю неизвестные фашисты. Они умудрились притащить в синагогу снаряд от гаубицы. Когда уборщик обнаружил несработавший фугас, еврейская общественность призадумалась.

Синагоге нужна была охрана, причем настоящая, а не светофоры из агентств.

Как он влез в это дело, Жираф не распространялся. Какие-то подземные связи, раввин был не местный, из Америки, хуй бы он его случайно здесь нашел.

А мы тогда приехали на стрелку, поговорить с Батьком, народу было много. Я заглянул в тренерскую, у батька сидел Жираф и что-то рассказывал, явно интересное. Особо мы не торопились, но стояли крещенские морозы, а в багажнике «шестерки» сидел директор кооператива. Нужна была санкция, что делать с петухом-директором: вывезти в лес и дать пизды или опустить в подвал, к Кроту.

Крот жил в частном доме, жил с подвала – держал там пленных, на хлебе и воде. Потом он отошел от движения, работал один. Но подвалу не изменил, закапывал там жмуров, а золото и вещи с трупов продавал.

На пятом трупе его приняли, в ломбарде, пришел золото сдавать.

Батько вышел из тренерской и позвал меня.

– Покатаетесь с Жирафом, там есть работа.

– Какая?

– Жидов караулить! – Батько захохотал.

– А с директором что делать?

– А где эта блядь?

– В багажнике.

– Пустите его под пресс, а в следующий раз – под лед.

Так мы и сделали, а с утра двумя машинами поехали в синагогу. Я сел к Жирафу, мы давно не виделись, пиздели о всякой хуйне, как кто кого покарал, да кого ебнули из общих знакомых.

Припарковавшись у синагоги, Жираф стал собираться.

Полез в бардачок, достал оттуда бархатную тюбетейку, надел ее на голову и пошел.

Вернулся он через час, с огромным мешком, набитым какими-то коробками. Запихав мешок на заднее сиденье, мы занялись делом – прикинули число охранников, посты, режим.

Жираф дал вводную: