Александр Проханов - Выбор оружия

– А теперь я приглашаю вас пообедать.

Он пригласил их за деревянный, чисто выскобленный стол. Молодые охранники принесли приборы, дорогой фарфор, серебряные ложки и вилки. Повар в белом облачении поставил перед ними дымящуюся супницу. Появилась бутылка водки, хрустальные рюмки. Сэм Нуйома ловким движением откупорил бутылку. Разлил водку.

– Сегодня у нас воинский праздник. День почестей. Мы воздаем почести живым и мертвым героям. Вечером, после праздника, большой отряд партизан уходит на задание в Намибию. Вы просили меня показать как можно полнее жизнь партизан. В благодарность за ваше добро, доверяя вам, зная вас как известного военного репортера, я даю вам разрешение сопровождать наших людей в Намибию. Увидите воочию характер боевых операций. Безопасность вам гарантируется. Почтим же память нашего боевого товарища учителя Питера…

Сэм Нуйома поднялся, держа рюмку не за ножку, а за круглое донце. Пристально смотрел на Белосельцева. Тот выдержал взгляд выпуклых черно-лиловых, с яркими белками глаз. Сэм Нуйома посылал его вместе с отрядом к селению Онго, туда, куда будет направлен удар «Буффало». Прозорливый вождь африканцев угадал в нем разведчика, не прощая гибели товарища, включил его в число смертников.

– За героев! – Сэм Нуйома выпил рюмку. Белосельцев и Аурелио, не чокаясь, опустошили свои.

Пообедали вкусным супом из овощей на мясном бульоне. На второе блюдо им предложили распаренную белую рыбу, выловленную в реке Кунене. Сэм Нуйома простился с ними, пригласив на праздник, приказав офицеру поводить их по лагерю, показать подготовку отряда.

Они шли за офицером по лагерю, вели разговор по-испански.

– Вам не надо идти с отрядом! – сердито говорил Аурелио, черпая ногами песок, стараясь заглянуть в лицо Белосельцева. – Чертова выдумка! Нельзя на нее поддаваться!

– Вы хотите, чтобы в лагере говорили: «Советский журналист – трус»? Я не могу этого позволить. Есть журналистское сообщество. У меня есть имя и репутация. Я не могу допустить, чтобы в журналистских кругах меня презирали.

– Скажитесь больным! Здесь мерзкая вода и никудышная пища. Вы можете сослаться на «болезнь путешественника»!

– В России это называется «медвежья болезнь». Есть журналистская этика, я обязан ей следовать.

– Но вы – не журналист, вы – разведчик! Впереди самый ответственный этап операции! Вас застрелят, и кто после этого станет работать с Маквилленом?

– Вы же сами сказали, Аурелио, революция требует жертв. Когда у революции иссякнут герои, иссякнет и революция. К тому же нам следует самим убедиться, прошла ли информация Маквиллена. Будет ли нанесен удар по отряду.

– Вы издеваетесь над моими словами? Из-за ваших прихотей мне нужно отменить операцию.

– Разве командир Гонзалес отменил операцию на Плая-Хирон? Мы должны убедиться, что «Буффало» изменил маршрут и вышел на перехват отряда.

– Я требую, чтобы вы отказались!

– Я не подчиняюсь вам, Аурелио. Мы подчиняемся двум разным центрам, которые через нас координируют свою деятельность.

– Вы идете с отрядом, который будет разгромлен. Вам не хочется жить?

– А разве учителю Питеру жить не хотелось?

– Сэм Нуйома заманил вас в ловушку! Он мстит за гибель соратника. Он хитрый, самолюбивый и вероломный. Не доверяю ему, его разговорам о дружбе, о марксизме, тому, как он поет советские песни «Подмосковные вечера» и «Катюша»! Когда он победит и въедет в Виндхук, он забудет о марксизме, о Кубе и Советском Союзе. У него во дворце будут одни англичане!

– Дорогой Аурелио, есть судьба, доверимся ей.

– Тогда я пойду вместе с вами!

Белосельцеву было легко, почти весело. Восстанавливалось равновесие мира, нарушенное на пустынном шоссе, где истлевали обломки «Форда» и валялась на асфальте гладкая, как черное яйцо, голова. Анфилада ловушек, которую они воздвигали, расширяя пространство, помещая в него океанское побережье, пустыню Намиб, пески Калахари, заманивая в эти ловушки Маквиллена, неизвестных агентов, корпус морской пехоты, учителя Питера, штабистов батальона «Буффало», включала в себя западню, в которой оказался он сам. Он сам становился жертвой, приносимой богу разведки. И теперь предстоит узнать, существует ли этот бог. Примет ли он эту жертву. Откроется ли истинное устройство мира, основанное на соразмерности трат, на симметрии судеб, на равновесии зла и добра.

Ему было легко. Они шли по песчаной дорожке, и в вялых кустах тускло блеснул ствол зенитки.

Провожатый показывал им места тренировок, где отряд последний раз перед выходом проверял боевые навыки.

Молодой партизан в панаме положил на плечо трубу гранатомета, старательно целился, с колена поражал фанерную мишень транспортера. Ахал выстрел, граната с мерцающей сердцевинкой летела к откосу, взрыв поднимал над барханом тучу песка и дыма, обломки фанерной мишени.

Инструктор по взрывному делу держал на ладони хронометр. Пускал секундную стрелку. Диверсант по команде бросался вперед, выбрасывая из-под подошв песок. Мчался к отрезку железнодорожной колеи, разгребал между шпалами гравий, вживлял фугас. Бегом возвращался назад. Задыхаясь, заглядывал в стеклянный циферблат хронометра, где трепетала тонкая стрелка.

Другой диверсант укреплял взрывчатку на макете высоковольтной опоры. Инструктор показывал сочленения конструкции, которые нужно разрушить, чтобы мачта упала, нарушая энергоснабжение.

Белосельцев всматривался в лица бойцов, стараясь запомнить. Ибо с ними на исходе дня он отправится в опасный поход к селению Онго, где их ожидает засада. Вместе с ними попадет под огонь, и, быть может, они станут выносить его мертвое тело из боя или он, подхватив гранатомет у сраженного стрелка, станет целить в ребристый уродливый борт транспортера, прикрывая остатки отряда. Эта мысль казалась нестрашной. Была искупительной мыслью. Восстанавливала поколебленное равновесие мира.

Они наблюдали, как проводят маскировку бойцы. После выкрика «Воздух!», означавшего появление вертолетов врага, партизаны кидались в песок. Быстрыми взмахами саперных лопаток забрасывали себя с головой. Уходили в бархан, как ящерицы, ввинчивались, исчезали, оставляя на поверхности ложбинку песка. Пережидали тревогу, а потом вскакивали, сбрасывая с плеч сыпучие струи, подымали вверх атоматы, выпускали очереди по летящим машинам.

Девушка-санинструктор накладывала бинт на голую мускулистую руку юноши. Было видно, как вздрагивают от удовольствия глаза бойца, как нежно женские пальцы прижимают белую марлю к черному худому плечу.

Радистка, маленькая, с тугими бедрами, молодой сильной грудью, работала на ключе Морзе, на ее ловких коричневых пальцах светилось серебряное колечко.