Элизабет Гилберт - Есть, молиться, любить

Вчера ночью я не могла уснуть. Причиной тому было не беспокойство, а чувство восторженного предвкушения. Я оделась и вышла на прогулку по саду. На небе сияла роскошная полная луна, похожая на созревший плод, — она зависла прямо у меня над головой, заливая окрестности оловянным свечением. Воздух благоухал жасмином и опьяняющим, головокружительным ароматом местного цветущего кустарника, распускающегося только ночью. День был влажным и жарким, и ночью полегчало лишь чуть. Теплый воздух плавал вокруг волнами, и меня вдруг словно ударило:

Я в Индии!

Я в Индии, в одних шлепанцах!

Я сорвалась с места и побежала по тропинке на луг, по залитому лунным сиянием зеленому полю. Тело казалось таким живым и бодрым — недаром я несколько месяцев занималась йогой, ела только вегетарианскую пищу и рано ложилась спать. Шлепанцы на мягкой, влажной от росы траве издавали такой звук: шиппа-шиппа-шиппа-шиппа — и это был единственный звук во всей долине. Меня охватил такой восторг, что я подбежала прямиком к рощице эвкалиптов, растущей посреди парка (говорят, там стоял древний храм Ганеши — бога, устраняющего препятствия), и обняла одно дерево, все еще теплое от дневной жары, и горячо его поцеловала. Я вложила в этот поцелуй всю душу, не думая тогда, что это и есть кошмар всех американских родителей, чьи дети сбежали в Индию, чтобы найти себя, — увидеть, как твой ребенок устраивает оргии с деревьями в лунном свете!

Но любовь, которую я чувствовала, была такой чистой. Она была божественной. Я оглянула долину и во всем вокруг увидела присутствие Бога. Меня переполняло глубочайшее, страшное счастье. Я подумала: «Вот это чувство — что бы оно ни означало, — и есть то, о чем я молилась. Это и есть то, к чему были обращены мои молитвы».

A еще я нашла «свое» слово.

Нашла в библиотеке — ну что возьмешь с «ботанички» вроде меня. С того самого дня в Риме, когда мой итальянский друг Джулио сказал, что Риму соответствует слово «секс», и спросил, что за слово лучше характеризует меня, я пыталась отыскать его. Тогда я не знала ответа, но решила, что рано или поздно мое слово даст о себе знать, — и, увидев его, я пойму, что это оно и есть.

И вот в последнюю неделю моего пребывания в ашраме я наконец наткнулась на это слово. Я читала старинный йогический текст и увидела описание древних религиозных практиков. В одном абзаце было санскритское слово: АНТЕВАСИН. Это означает «тот, кто живет на границе». В древние времена значение этих слов было буквальным. Термин обозначал человека, который покинул шумное средоточие мирской жизни и поселился на границе лесов, в месте обитания духовных учителей. Антевасин больше не считался одним из жителей деревни, у него не было дома и жизни в ее обычном представлении. Но он пока не стал и просветленным, полностью реализовавшимся мудрецом из тех, что жили в глубокой чаще лесов, куда не ступала нога человека. Антевасин существовал посередине. Находился в пограничном состоянии. Жил в пределах видимости обоих миров, но смотрел в направлении неизвестности. И изучал мир.

Когда я прочла описание слова «антевасин», то так разволновалась, что даже тявкнула от нахлынувшего на меня озарения: вот оно, мое слово! Конечно, в современном мире образ дремучего леса нужно понимать метафорически и границу тоже. Но жить на границе все же можно. Реально существовать на дрожащей линии, разделяющей старый образ мыслей и новое понимание, и вечно пребывать в состоянии изучения мира. В переносном смысле эта граница находится в вечном движении: по мере того как мы продвигаемся в своих исследованиях и открытиях, таинственный лес, полный неизвестности, всегда остается на расстоянии нескольких шагов, и, чтобы не потерять его из виду, следует путешествовать налегке. Следует быть подвижным, легким на подъем, гибким. Даже вертким в какой-то мере. Забавно: буквально на днях мой приятель, поэт-водопроводчик из Новой Зеландии, уезжал из ашрама и на пути к выходу протянул мне бумажку с дружеским прощальным четверостишием о моем путешествии. Сейчас оно мне вспомнилось:

Сколько времени за последние годы я потратила на размышления о том, кем должна быть? Женой? Матерью? Возлюбленной? Одиночкой? Итальянкой? Гурманом? Путешественницей? Писательницей? Йогом? Но я не являюсь никем из перечисленного — по крайней мере на все сто. Как и не являюсь сумасшедшей теткой Лиз. Я всего лишь верткий антевасин, серединка на половинку — ученик, обитающий на вечно движущейся границе прекрасного и пугающего леса неизвестности.

Я уверена, что все религии мира имеют в своем основании общий принцип — стремление найти способ общения с Богом. Человек, стремящийся достичь единства с божественным, на самом деле пытается отстраниться от мирской жизни и приблизиться к жизни вечной (или, продолжая тему антевасина, уйти из деревни в лес). И все, что для этого нужно, — некая великая идея, способная перенести его туда. Это должна быть действительно мощная копцепция, всеобъемлющая, обладающая магическими свойствами и силой, так как с ее помощью предстоит преодолеть неблизкий путь. Если представить ее в виде лодки, это должно быть самое большое судно, которое только можно вообразить.

Религиозные ритуалы часто возникают на основе мистических экспериментов. Некий отважный первооткрыватель ищет новый путь приобщения к божественному, переживает трансцедентный опыт и возвращается домой уже пророком. Он (или она) делится с народом рассказами о рае и приносит карты, указывающие путь наверх. После чего другие повторяют те же слова, действия, молитвы, совершают те же поступки, чтобы перейти черту. Иногда им это удается — бывает, что одно и то же знакомое сочетание слогов и духовных практик, повторяемых из поколения в поколение, позволяет людям очутиться «по другую сторону». Но бывает, что и не получается. И даже самые оригинальные идеи рано или поздно неизбежно окостеневают и становятся догмой — или утрачивают эффективность.

Местные жители рассказывают поучительную притчу о великом святом, который жил в ашраме, окруженный преданными учениками. Каждый день святой и его последователи часами медитировали, обращаясь к Богу. Единственная неприятность заключалась в том, что у святого был котенок, весьма надоедливое создание. Он гулял по храму, мяукал, урчал и мешал всем медитировать. И вот мудрый и практичный святой приказал привязывать котенка к столбу на улице на несколько часов в день во время медитации, чтобы тот никому не мешал. Так родилась привычка — сначала кота привязывали к столбу и лишь потом начинали медитацию. Однако с годами привычка превратилась в религиозный ритуал. Люди уже не могли медитировать, предварительно не привязав кота. Но вот кот умер. Ученики святого пришли в панику. Наступил глобальный религиозный кризис: как же теперь медитировать, когда нельзя привязать кота? Как достучаться до Бога? В сознании учеников кот превратился в средство религиозного общения.