Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

– Садовое кольцо, – подсказала она.

– Да, и Садовое кольцо, и так много всего, чего я никогда не видел!

– Вы впервые в Москве?

Я улыбнулся. Вышло, кажется, довольно жалко. Ничего не ответил. Она встала и позвонила в колокольчик, вошла какая-то девчонка в кружевном белом переднике, Наташа велела ей сделать кофе:

– О! Я забыла спросить, пьете ли вы кофе? Знаете, многие не пьют, вот, например, мой муж. Он совершенно не пьет кофе, даже без кофеина. Говорит, что все это профанация, все равно в нем есть кофеин.

– Я пью, пью, – я торопливо закивал, и вновь это выглядело жалко, и я окончательно приуныл. Когда принесли кофе, я уделил чашке внимания в триста раз больше, чем она того заслуживала. О чем говорить с Наташей, я совершенно не знал, а она словно была довольна моим молчанием и совершенно открыто рассматривала меня, как если бы я был крокодилом или медведем в зоопарке.

– Так вы кем все-таки точно приходитесь моему мужу? Четвероюродный племянник или что-то в этом роде? Это хорошо, что он вас приставит к делу, это по-семейному трогательно. Он вообще редкостный добряк, мой муж. Иногда даже чрезмерно. У него ведь громадное дело здесь, в Москве, а уж в Америке...

Она сделалась высокомерной, вернее, она была такой постоянно, просто я только сейчас обратил на это внимание. И обратив, вдруг словно посмотрел на себя со стороны и самому себе ужаснулся. Как?! Я, который до этого жил себе, пусть и небогато, но свободно, я, который считал себя вольным ветром и позволял себе роскошь иметь собственные соображения о том, как устроен мир, теперь застыл в собачьей позе, поджав хвост и лапы, в ожидании, когда мне бросит сахарную кость со стола эта барыня, для которой я, оказывается, лишь «что-то в этом роде»?! Мне сделалось жарко, и от предвкушения продолжения разговора внутри прошелся от горла до желудка, начал подниматься обратно и застрял в груди холодок.

– Наташа, скажите, а вы давно замужем за моим дядей?

То, что я пропустил ее вопрос, уже само по себе было вызовом, она растерялась, поэтому немного рассеянно сказала «три года», и я тут же продолжил:

– Как вы с ним познакомились? Ведь вы из небогатой семьи, не так ли? Это нас роднит, вы не находите?

– Я из семьи с историей и традициями, – холодно, сквозь зубы произнесла она, вглядываясь в мое лицо с каким-то особенным, новым для нее интересом, – и нас с вами уж точно роднить ничего не может.

– Вот как? А я думал, все люди братья и сестры. Мне позволительно так думать, ведь я всего лишь валенок из провинции, а для вас, счастливой воспитанницы семьи с традициями и жены миллиардера, я даже не имя существительное, я «что-то», почти средний род, не так ли? – (она удивленно захлопала глазами). – Вы знаете, при всем моем внешнем неотесанном убожестве у меня бесконечно богатый внутренний мир, и я с удовольствием показал бы его вам, картинку за картинкой. Знаете, такие картинки, как в комиксах?

Она всплеснула руками и расхохоталась. Со стороны выглядело, очевидно, занятно: один, защищаясь, ощетинился будто еж, другая скрывает свою растерянность деланным, ненатуральным смехом, словом, все ведут себя неоригинально и предсказуемо. Чем закончилась эта беседа? Да ничем. Снизу донесся мелодичный звонок, щелкнула дверь, и сразу в доме все изменилось. Воздух словно стал гуще, теплей, и в нем появился аромат свежей сдобы с изюмом. Дом наполнился множеством звуков, как будто разминался, перед тем как грянуть, симфонический оркестр, а меж тем все это производил лишь один-единственный человек – хозяин дома.

Мемзер несколько часов провел в компании с нужным человеком. Арик выполнил обещание, желанное знакомство с министром состоялось.

Арик устроил все наилучшим образом: они встретились в загородном спортивном клубе, познакомились, дядюшка и министр сыграли в теннис, и дядюшка позволил себя обыграть с небольшим перевесом, создав видимость упорнейшего состязания, хотя в реальности Мемзер играл ошеломляюще, имел тридцатилетний стаж и шутя порой разделывал под орех молодых инструкторов, поражая тех своей выносливостью и реакцией. Министр был доволен, как и всякий не лишенный тщеславия человек, чья низкая от природы самооценка нуждается в постоянном подтверждении. Из спортивного клуба они переехали в недавно открытый, очень недурной, загородный же, ресторан. Там, еще не сделав и намека на то дело, которое хотел обстряпать через министра Мемзер, они выпили за знакомство, но ресторан для серьезной беседы не подходил. С интервалом в несколько минут обязательно подходил кто-то, здоровался, норовил перекинуться парой слов, и всякий раз это были либо знакомые Арика, которых приходилось знакомить с Павлом и Мемзером, либо знакомые Павла или Мемзера, которых также приходилось представлять. Были, впрочем, и такие, кто знал всех троих сразу, но легче от этого не становилось, и разговор не шел, да и не мог зайти дальше каких-то пустяков. Арик жил неподалеку, здесь же, по соседству, располагался и министр, а Мемзер имел загородный дом дальше их всех и появлялся там довольно редко. Решили поехать к Арику, продолжить разговор у него, и разговор этот состоялся. Мемзер вернулся домой в прекрасном расположении духа, которое всегда посещало его в преддверии больших прибылей. Увидев жену с незнакомым молодым человеком, он удивленно поднял одну бровь и приготовился что-то спросить, но пригляделся, узнал недавнего попутчика, мгновенно все сопоставил и сгреб племянника в объятья.

– Нет, ну надо же, какое чудо! Ты только посмотри, Наташа! Ведь чудо?!

Она ничего не ответила, лишь неопределенно фыркнула, и Мемзер со смехом сказал, что она чихает как кошка или собака, он точно не помнит, но очень похоже. Мемзера смешило и то, что, кажется, тогда, в поезде, жена что-то такое не больно приятное говорила о его родственнике, пока родственник тут же рядом и сидел. Что именно говорила Наташа, мог ли это слышать Сергей – никак уже не вспомнить, но что-то было, что-то было, и эта щекочущая неуверенность еще усиливала смешную сторону совпадения, он смеялся, пока жал руку племяннику, он продолжал смеяться, когда с размаху упал в кресло и на мгновение задрал ноги в долгоносых, по моде, туфлях.

– Называй меня только дядя, никакой казенщины! – Дядюшка и впрямь был очень рад, ерошил племяннику шевелюру, хлопал его по колену, показывал на него пальцем своей жене и утверждал, что Сергей хоть и дальний, очень дальний родственник, и даже совсем как будто не еврей, а все же невероятно похож на родного брата самого Мемзера, ныне живущего в Штатах и занятого где-то в науке.

– А знаешь, – обратился Мемзер к жене, – я сегодня играл в теннис с одним простофилей, и нужно было обязательно ему проиграть. Никогда бы не подумал, что это, оказывается, сложнее, чем выигрывать по-нормальному. Потом нам так и не дали толком пообедать, а ужинать у Ариэля я не стал. Он нелеп со своими обрядами и традициями, и у него всегда невкусно. Так что я здорово проголодался, думаю, и Сергей не против перекусить...