Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

– Ужин ровно в девять, – сухо ответила Наташа и покинула их, ушла на свою половину дома. Мемзер проводил ее глазами, весело посмотрел на племянника, подмигнул с компанейским видом и спросил:

– Ты ужинал?

– Почти. Меня отвлекли форс-мажорные обстоятельства в виде взрыва.

Дядюшка весь буквально застыл – не только улыбка, но и очередной готовый сорваться с губ смешок упал к ногам тонкой прозрачной льдинкой. Сергей рассказал ему о своем посещении вьетнамского кафе, и Мемзер слушал его, прикрыв глаза рукой, затем вдруг быстро вскочил, извинился, сказал, что у него срочное дело, и вылетел из библиотеки. Вернулся он через несколько минут прежним, то есть очень довольным, и, как ни в чем не бывало, продолжал расспрашивать Сергея о всякой чепухе:

– Ты, значит, остановился в каком-то клоповнике?

– Да вот... Сосед посоветовал остановиться в «абевегедэйке».

– Что это такое? – поморщился Мемзер.

– Гостиница в Измайлове.

– Так, понятно. Туда тебе больше возвращаться не следует. Поживешь пока у меня, а там присмотришь себе подходящее жилье.

– У нас ему будет тесновато. – Наташа внезапно появилась, и сразу стало понятно, что она непременно какое-то время подслушивала возле приоткрытой двери. – Тесновато, – повторила она. – А вот подыскать ему хорошую квартиру – это трезвая и здравая мысль. Здесь, я уверена, много сдают.

Мемзер насупился, посмотрел на нее исподлобья, но опять вдруг рассмеялся, всплеснул руками и, откинувшись на кресле, задрал ноги, хоть и не столь высоко, как прежде:

– Нет, ну ты видал? Моя милая жена – образчик гостеприимства! Впрочем, быть может, ты с ней согласен?

Сергей, решивший не выказывать никому своего смущения, бодро кивнул:

– Как вы решите, дядя. Если вы намерены ввести меня в дело, то я, вероятно, должен буду находиться где-то поблизости круглые сутки. Я боюсь, если я останусь в вашем доме, вы прогоните меня на третий день: чужой человек бревно в глазу, да и я не хочу чувствовать себя... Ну, как вам сказать...

– Бедным родственником, – подсказала Наташа.

– Совершенно верно. Давайте, я несколько дней поживу в своей гостинице, надеюсь, ее-то никто не станет взрывать, а за это время попробую подыскать квартиру?

Мемзер лишь рукой махнул; он видел, что назревает между его женой и этим мальчишкой ссора, и ссоры этой ни за что не хотел, он вообще не хотел портить себе настроения сейчас, когда план, врученный ему там, за тридевять земель, в Америке, начинал свои первые, но уже такие уверенные шаги. Что такое все его прежние занятия, его дела, эта никчемная домашняя склока в сравнении с делом, которое он начал здесь? Сейчас важен абсолютный внешний покой, концентрация. Пусть живет где хочет...

– Как скажешь, Сережа, – дядюшка взглянул на часы. – Ого! Уже пять минут десятого! Ужинать, немедленно ужинать! Ты с нами, дорогая?

– Я сыта по горло, – усмехнулась Наташа и вышла на сей раз действительно вон.

За ужином, состоявшим из винегрета, гречневой каши, паровых куриных котлеток и компота из сухофруктов (Мемзер любил все простое и здоровое, питался без изысков), дядюшка принялся распрашивать Сергея о его сочинском житье-бытье, удивлялся, крякал, причмокивал, словом, был благодарным слушателем, затем спросил:

– Так ты подружился с Наташей, правда?

Сергей улыбнулся.

– Нет, она на самом деле очень хорошая женщина, – продолжал Мемзер, – просто место ребенка – ее и только ее, а она, как всякий ребенок, очень ревнива. Вот и переживает, что теперь у меня вместо нее одной появился еще и ты, новый ребенок, о котором я стану заботиться. Найдешь квартиру, дай мне знать, я все оплачу. Хотя, – Мемзер достал ложечкой из кружки с компотом раскисшую курагу и поглядел на нее с недоумением, – хотя квартиры здесь сдаются очень дорого. Но это так, ерунда, мысли вслух. Деньги надо считать в любом случае, ведь они для того и нужны.

После ужина Сергей засобирался домой. Дядюшка хотел было отправить его на своем автомобиле, но передумал:

– Увидят, на чем ты подъехал, так еще убьют. Несоответствие форматов. Мой торжественный катафалк и твои джинсы – это даже не контраст, это небывальщина. Здесь незачем привлекать к себе внимание, только если тебе нужно это для бизнеса, а так – тише воды, ниже травы. Знаешь, сколько дураков погорело из-за своих понтов? О-о-о... Как-нибудь расскажу. Ну, до скорого...

После того как племянник ушел, Мемзер поднялся по дворцовой лестнице и на цыпочках стал красться в комнаты жены. Он медленно водил головой по сторонам и удивлялся, что некоторые предметы обстановки, в строгом порядке расставленные, развешанные тут и там, совершенно ему, хозяину дома, незнакомы. Дом этот, купленный им у бежавшего от новой власти толстосума, смешил Мемзера, а жене его был по душе. Просто она считала, что дом очень богатого человека должен быть именно таким, как этот. Все в этом доме исходило от Наташиного вдохновения и вкуса. Он был перенасыщен роскошью и удобствами, но большинством этих удобств никто не пользовался. Было, например, на столике в ванной комнате круглое, в человеческое лицо увеличительное зеркало с электрической подсветкой. Наташа купила его мужу для бритья, она не выносила уколов его мужского атавизма, но Мемзер никогда зеркалом не пользовался – с тех самых пор, как однажды утром он увидел в этом увеличительном стекле ярко освещенную, чудовищно распухшую, обросшую рожу. Предметы роскоши выполняли роль театральной декорации. Никто не любовался ими, лишь служанка, та самая, в кружевном переднике, дважды в неделю протирала везде пыль.

В комнатах мебель была подобрана в старинном вычурном стиле. Что-то было новоделом, что-то восстановленным антиквариатом, и в целом напоминало иллюстрированный журнал. В кабинете, где Мемзер появлялся очень редко, предпочитая для работы офис, на письменном столе стояло вместо настольной лампы бронзовое изваяние в виде выпрыгивающего из волн Левиафана с плафоном в пасти. По стенам Наташа развесила картины – образчики современного искусства, представлявшие собой яростные мазки неврастеников, берущихся за кисть без понимания того, что же в конечном итоге они хотели бы изобразить. Были среди этого и действительно интересные, заслуживающие внимания полотна, но они неприметно висели по углам, и в глаза бросались эти яркие цветные кляксы, изображающие не то рыбу в небе, не то зонтик, раскрытый на Северном полюсе.

Дверь в спальню супруги была приоткрыта, он сперва просунул голову, потом плечо... Она сидела перед зеркалом и клеила на лоб кружки огурца. Лицо ее при этом было совершенно белым от крема, а волосы подняты и собраны на темени в большой пучок. На появление мужа она никак не откликнулась, и Мемзер с нежностью подумал, что его деточка – так он называл ее про себя, – сердится.