Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

– Простите, дядя, я что-то задумался. Все никак не идет из головы эта трагедия. Вот уж точно, про такое говорят «нарочно не придумаешь».

– Да уж куда там... Я повторю свой вопрос. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Вполне, – Сергей ухватил себя за нос и чихнул в кулак, рассмеялся. – Вот и подтверждение. А зачем вы спрашиваете?

– Да так... Помнишь, мы с тобой ездили в лечебницу?

– К рыжему доктору Гене? Помню, – у Сергея вдруг нехорошо кольнуло в груди.

– Придется поехать к нему еще раз, – Мемзер закинул ногу за ногу и, держа на отлете бокал с коньяком, рассматривал содержимое сквозь свет настольной лампы. – Он мне звонил. У тебя что-то неважные анализы. Поедем? Когда? Давай прямо завтра и поедем, у него выходных не бывает, и живет он прямо возле работы. Согласен?

«Плохие анализы»... Какие, к черту, анализы? С чего им быть плохими? И тут же вспомнился Сергею тот вечер в клубе, когда он впервые увидел Элю, будь она неладна, и ту проститутку с холодными руками. Сначала у него ничего не получалось, но потом... Неужели что-то от нее? Да и в праздничную ночь в клубе ее не было. Может быть, совпадение, а может... О, черт!!!

– Едем, – струсив и побледнев, выдавил Сергей. – Завтра утром. Можно?

– Конечно, – улыбнулся дядюшка. – Ведь я должен заботиться о тебе, сынок.

Агамемнон пребывал на границе возбуждения и паники, что было совершенно легко объяснимо и ставило ученого выше любой критики. Он стал первым в мире, кто проник в тайну долгой жизни, и сделал это совершенно реалистично: никаких портретов Дориана Грея, никакого доктора Фауста, только наука, не допускающая вольности трактовок, записанная понятным языком. И пусть он не столь красив и нет в нем рифмы, зато труд ученого можно с полной уверенностью назвать формулой бессмертия. «Придется тебе наврать пареньку, Гена. Он испугается, и ты под этим соусом делай с ним что хочешь», – инструктировал Агамемнона дядюшка. Тот послушно кивал, шелестела его львиная рыжая грива, и руки потели от волнения.

В день, когда все должно было свершиться, ученый преобразился. Выразилось это в тщательно, до блеска выбритой голове – древний обычай, хорошо знакомый на Востоке. Начиная над другими что-то новое, особенно важное, начинай с себя. Таким вот, совершенно лысым, и встретил Агамемнон дядюшку и молодого человека, тяжело плетущегося следом.

– О! – восхитился Мемзер. – А тебе идет, Гена! Ты так и оставайся, – и отпустил старую надоевшую остроту насчет экономии лысыми шампуня.

Вновь лифт, безлюдный коридор подземного этажа, кабинет номер семнадцать и кушетка. «У вас вирус иммунодефицита на ранней стадии. Вы хотите быть здоровы? Я помогу вам. Сейчас введу успокоительное, а потом вас перевезут в другой блок. Операция пустяковая, всего лишь несколько уколов, но болезненных. Поставим вам наркоз, и сегодня же домой», – Агамемнон говорил убедительно, сделал Сергею укол в плечо, ввел транквилизатор. Сергей почти сразу «поплыл», глаза остекленели, взгляд стал бессмысленным. Агмемнон растопырил пальцы, поводил ладонью над лицом своего пациента, остался доволен результатом – никакой реакции.

– Слушай, Гена, а он не умер?! – встревожился Мемзер. – На вид-то не больно живой.

– Спокойно. Ничего с ним не случилось, просто временный нервный паралич, мозг блокирован. Ему сейчас хорошо, он почти в раю... – ученый выдохнул. – Ну, или я зову санитаров, или?..

– Или что?

– Тебя тоже предстоит обездвижить, дать наркоз. Уколы очень болезненные: в сердце, в спинной мозг. Здесь тебя отправить в рай или уже в операционной?

Мемзер замахал руками:

– Нет, нет. Здесь не надо. Не хочу, чтобы меня как бревно везли по коридору рядом с другим бревном. Давай уж в операционной...

...Их положили рядом, на соседние столы, и Агамемнон, приказав включить яркие лампы, принялся за дело. Взял образцы клеток Мемзера, соединил с марианским белком и полученное в специальном растворе ввел Сергею. Все это растянулось на несколько долгих часов.

Миша сделал копии видеозаписи. Банкам он по вполне понятной причине не доверял, поэтому камеры хранения московских вокзалов были в очередной раз использованы в преступных целях. Теперь у них с Элей были кое-какие средства из тех, что ссудил им племянничек под смерть родного дяди. Миша, разумеется, не знал никаких подробностей, и часто успокаивал Элю, когда та принималась нервно мандражировать:

– Ты видала? Мы с тобой ангелы по сравнению с этим очкариком. Заказать родного дядю – это ж кем надо быть!

– Мишенька, у меня душа не на месте. Вдруг он что-нибудь такое сделает против нас?

Но Миша только посмеивался:

– Ничего он не сделает. Он помнит про свои выкрутасы на видео. Ты будешь неподалеку, если со мной что-то случится, отправишь диски в газеты и выложишь в интернет. Я научу, как это сделать. Больше у нас никакой защиты нет, но уверяю тебя, одной этой записи более чем достаточно. Он не дурак, он все прекрасно понимает. Остается немного подождать. Вот вернется этот старикан, я его шлепну, и у нас с тобой будет прорва денег. Что мы купим в первую очередь?

И они принимались фантазировать, совсем как дети, пребывающие в мечтаниях о какой-нибудь невероятной игрушке. Здесь была и новая машина, и квартира, и два месяца у теплого моря, а дальше они не заглядывали – обоим не хватало воображения. Вместо чего-то конкретного появлялась сплошная сахарная вата, и мелькали в ней какие-то соблазнительные вещицы из миллионерской номенклатуры вроде запонок с каменьями и слезоподобного крупного бриллианта на тоненькой платиновой цепочке.

Им довелось насладиться сюжетцем из криминальной хроники – так они узнали, что их вновь никто не ищет, что кто-то оказался менее удачливым и вместо нескольких лет в тюрьме за ограбление получил мстительную пулю. К слову сказать, в сейфе, украденном этими бедолагами, ничего особенного не оказалось. Так, всякие пустяки с мелочью. Вот уж воистину, есть фарт бандитский – и есть все, а коли нет его, то нет во всем. Так и ушли двое неудачников в мир иной под аккомпанемент проклятий осиротевших семей убитых Плешаковым милиционеров. Ушли, и никому и никогда не суждено будет раскрыть эту на вид такую простую тайну.

Миша торжествовал: «Вот видишь! Видишь! Как нам везет! Мы самые удачливые, мы как Бонни и Клайд, как Микки и Мэлори – прирожденные убийцы, и в мире нет силы, способной нас остановить!» И Эля радовалась вместе с ним, и вместе с ним незаметно сходила с ума.

Сашенька Лупарев должен был стать очередной жертвой, и Миша начал готовиться к тому, что сам он называл «операция Возмездие», но из этой затеи ничего не вышло. После тщательной проработки вдруг стало понятно, что милицейское оружие никак нельзя использовать более одного раза. Какой-то подвыпивший генерал – один из частых посетителей борделя, рассказал Эле, что такое баллистическая экспертиза. Получалось, что стоит только Мише пустить в ход пистолет милиционера, те, кто станет потом расследовать это убийство, направят пули на экспертизу, пистолет всплывет, а вместе с ним возникнет вопрос – кто же все-таки повинен в смерти наряда вневедомственной охраны? Когда пытались задержать тех ни в чем не повинных чердачников, оружие не нашли. Собственно, их и пристрелили из-за этого оружия. Те, кто их брал, имели четкую ориентировку «преступники вооружены», поэтому не стали искушать судьбу и сразу начали стрелять. И после воплощения Мишиной затеи следствие могло пойти двумя путями: во-первых, кому чердачники могли толкнуть оружие, во-вторых – и это было самым нежелательным – следователь вообще мог усомниться в причастности ночных грабителей к убийству милиционеров. Таким образом в этом уже закрытом деле появлялся новый след, и он неминуемо привел бы охотников к нужной берлоге. Взвесив все «за» и «против», Миша вынужден был отказаться от своей давнишней затеи. Сашенька продолжал жить, совершать разные поступки, как плохие, так и хорошие, не догадываясь, что своей жизнью он обязан безымянному словоохотливому генералу, почему-то считающему, что девушкам легкого поведения могут быть интересны его рассказы вроде того, что однажды как нельзя кстати услышала Эля.