Джозеф Максвел Кутзее - Бесчестье

— Нет.

— Очень хорошо. В таком случае я могу сказать вам только одно — ждите вестей от ректора.

После того как он принимает решение уехать, задержать его способно немногое. Он очищает холодильник, запирает дом и в полдень уже едет по шоссе. Остановка в Оудсхурне, выезд оттуда на рассвете, и в разгар утра он приближается к месту назначения — городу Сейлем на дороге Грейамстаун — Кентон в Восточном Кейпе.

Маленькая ферма дочери расположена в нескольких милях от города, в конце извилистой проселочной дороги: пять гектаров земли, по большей части пахотной, приводимый в действие ветряком насос, конюшни, надворные постройки и низкий, просторный, выкрашенный желтой краской дом с кровлей из оцинкованного железа и крытой верандой. Граница фермы отмечена проволочной изгородью и зарослями герани и настурций; за ними — гравий и пыль.

На подъездной дорожке стоит старенький «фольксваген-комби», впритык к которому он ставит свою машину. Из тени веранды выходит на солнечный свет Люси. В первый миг он ее не узнает. Прошел год, она прибавила в весе. Ведра и груди у нее теперь (он подыскивает правильное слово) пышные. По-домашнему босая, она идет к нему, разведя в стороны руки, обнимает, целует в щеку.

Какая милая девушка, думает он, прижимая ее к себе; какой милый прием под конец долгого пути!

Дом — большой, темноватый и даже в полдень прохладный — построен во времена больших семей, в пору, когда в гости приезжали на фургонах. Шесть лет назад Люси попала сюда в составе коммуны — компании молодых людей, которые торговали в Грейамстауне с рук поделками из кожи и высушенной на солнце керамикой и выращивали между стеблей маиса индийскую коноплю. Когда коммуна распалась, остатки ее перебрались в Нью-Бетесда, а Люси со своей подругой Хелен остались на ферме. Она, по ее словам, влюбилась в это место и задумала наладить правильное фермерское хозяйство. Он помог ей купить землю, И вот она здесь, в цветастом платье, босая и все такое, в доме, наполненном запахом свежего хлеба, — уже не ребенок, играющий в фермера, но настоящая фермерша, boervrou.

— Я поселю тебя в комнате Хелен, — говорит она. — Туда утром заглядывает солнце. Ты не представляешь, какой холод стоит здесь по утрам в эту зиму.

— Как Хелен? — спрашивает он.

Хелен — крупная, хмурого обличья женщина, старше Люси, с глубоким голосом и плохой кожей. Он так и не смог понять, что отыскала в ней дочь; втайне ему хочется, чтобы Люси нашла кого-нибудь получше (или чтобы кто-нибудь получше нашел ее).

— Хелен с апреля в Йоханнесбурге. Я живу в одиночестве, если не считать работника.

— Ты мне об этом не говорила. Тебе не боязно здесь одной?

Люси пожимает плечами.

— Со мной собаки. Собак все еще побаиваются. Чем их больше, тем больший страх они наводят. В любом случае, если бы кто-то сюда вломился, не думаю, что от двух людей было бы больше проку, чем от одного.

— Весьма философично.

— Да. Когда все идет прахом — философствуй.

— Впрочем, у тебя есть оружие.

— Ружье. Я тебе его покажу. Купила у соседа. Пользоваться ни разу не пользовалась, но оно у меня есть.

— Неплохо. Вооруженный философ. Одобряю.

Оружие и собаки; хлеб в печи и зерна в земле. Удивительно, как это он и ее мать, горожане, интеллектуалы, породили столь атавистичное существо, крепкую молодую колонистку. Хотя, возможно, это вовсе не они ее породили: возможно, основная заслуга принадлежит истории.

Она предлагает ему чаю. Он проголодался и с жадностью заглатывает два смахивающих на кирпичи ломтя хлеба с джемом из плодов опунции, также домашнего приготовления. Во время еды он ощущает на себе ее взгляд. Надо быть поосторожнее: ничто не внушает ребенку такого отвращения, как функционирование родительского тела.

Под ногтями у нее не очень чисто. Сельская грязь: почетное, надо полагать, отличие.

В комнате Хелен он распаковывает чемодан. Ящики комода пусты; в громадном платяном шкафу висит лишь синий рабочий комбинезон. Если Хелен уехала, то, похоже, надолго.

Люси проводит его по дому. Напоминает о необходимости экономить воду и не загрязнять биоотстойник. Все это ему уже известно, однако он старательно слушает. Потом Люси ведет его на псарню. В прошлый его приезд тут был всего один вольер. Теперь их пять — основательных, на бетонном фундаменте, с оцинкованными кольями и распорками, с крупноячеистой сеткой, все это тонет в тени молодых эвкалиптов. Завидев Люси, собаки — доберманы, немецкие овчарки, родезийские риджбэки, бультерьеры, ротвейлеры — приходят в волнение.

— Все сплошь сторожевые, — говорит она. — Рабочие собаки, их у меня берут на короткий срок — на неделю, на две, иногда просто на выходные. А во время летних отпусков мне сдают домашних животных.

— Кошек тоже? Ты кошек берешь?

— Зря смеешься. Я подумываю о том, чтобы заняться кошками. Просто мне пока некуда их приткнуть.

— А место на рынке ты арендуешь по-прежнему?

— Да, в субботу по утрам. Я возьму тебя с собой.

Вот так она и зарабатывает на жизнь: псарня, продажа цветов и овощей. Что может быть проще?

— Они у тебя не скучают? — Он показывает на одну из собак, рыжеватую, сидящую в отдельном вольере бульдожиху, которая, не потрудившись даже привстать, мрачно взирает на них, уложив голову на лапы.

— Кэти? Ее бросили. Владельцы ударились в бега. Счет не оплачивается уже несколько месяцев. Не знаю, что мне с ней делать. Наверное, попробую найти для нее новый дом. Она грустит, а так с ней все в порядке. Мы каждый день выводим ее размяться. Я или Петрас. Это часть нашего с ним договора.

— Петрас?

— Ты с ним еще познакомишься. Петрас — это мой новый помощник. На самом-то деле совладелец — с марта месяца. Неплохой малый.

Он проходит с ней мимо земляной запруды, на которой мирно восседает утиное семейство, мимо ульев, по огороду: цветники, зимние овощи — цветная капуста, картофель, свекла, мангольд, лук. Они навещают насос и пруд на границе ее владений. Дожди в последние два года шли хорошие, уровень воды высок.

Люси с удовольствием рассказывает обо всем этом. Фермер-колонизатор нового поколения. В прежние времена — скот и кукуруза. Ныне — собаки и нарциссы. Чем больше все меняется, тем неизменнее остается. История повторяется, только выглядит поскромнее. Возможно, и история кое-чему научилась.

Назад они идут вдоль оросительной канавы. Босые ступни Люси оставляют четкие отпечатки на красной земле. Крепкая женщина, поглощенная своей новой жизнью. Замечательно! Если это то, что после него останется — дочь, вот эта женщина, — значит, ему нечего стыдиться.

— Тебе вовсе не обязательно меня развлекать, — говорит он уже в доме. — Я привез с собой книги. Все, что мне нужно, это стол и стул.