Алексей Иванов - Блуда и МУДО

Моржов вздохнул и полез из кустов на поляну.

Раскрасневшиеся друиды вдвоём сидели на пеньке и курили. Дети разошлись от них подальше.

– Чё там твоя девка-то, поссала? – недовольно спросил Чабязов (Бячаков). – Можно идти?

– Они нас мост искать посылали! – издалека крикнул Ничков.

– Мужики, вы чего-то попутали, – подчёркнуто-добродушно сказал друидам Моржов. – Здесь детский садик, а не рюмочная. Не знаете дорогу – так и скажите.

– Да хули не знать-то? Найдём! – бодро заявил Чабяков.

– Вон пацанам и говорим – пусть сбегают посмотрят! Ноги-то молодые! – поддержал Бячазов.

– Так не пойдёт, – возразил Моржов.

– А как быстрее-то по-другому?

– А нам и не надо быстрее.

– Пусть они уходят, – тихо сказал Моржову Серёжа Васенин. – А мост мы потом с Константином Егоровичем найдём.

Моржов подошёл к друидам и присел на корточки.

– Сегодня вы обосрались, – тихо сказал он и достал из кармана шортов полтинник. – Хотите дальше дружить – берите и валите.

Друиды сопели, молча разглядывая Моржова.

– Ладно, – неохотно согласился Бязов (Чаков) и вынул полтинник из пальцев Моржова.

Друиды встали и пошли по тропе обратно.

– Замнём для простоты, – через плечо бросил Моржову Бязов.

– Не заблудитесь, мудаки, – посоветовал Чаков.

Моржов дождался, пока друиды скроются за поворотом, и встал. От куста к нему уже шла Наташа Ландышева.

– Сейчас перекусим, – сказал Моржов упырям, – а потом что делать будем?

– Дальше пойдём мост искать! – упрямо сказал Гершензон. – Пусть Пектусин нас ведёт! Он же краевед!

– Но условие: без петард! Вы должны меня слушаться!

– А чо должны-то? – с вызовом спросил Гершензон. – Вы нам не Дрисаныч! Ничо мы вам не должны!

На этот день у Моржова был достаточно простой план: а) приехать в Ковязин; б) соблазнить Юльку Коникову; в) начичить у Юльки Кониковой сертификаты на школьников – как можно больше. Моржов полагал, что пункт «в» без пункта «б» не реализуется. Такая стратегия поведения была самая примитивная и механистичная, но почему-то она действовала. А вот мольбы, подкупы и угрозы часто оказывались куда менее результативны.

Моржов на велосипеде катил по старому шоссе сквозь чересполосицу света и теней. Шоссе виляло меж холмов Колымагиных Гор, и сосны кружились вокруг Моржова хороводом. Валявшиеся на асфальте шишки из-под колёс велосипеда стреляли по придорожным кустам. Поясная сумка, сдвинутая на спину, одобрительно хлопала Моржова по заду. В сумке лежал пистолет – на случай, если потребуется кого-нибудь убить. Сосновое шоссе оставалось пустынным, и в неподвижных, косых полосах солнечного огня словно бы началось какое-то остекленение, едва просвечивающее слепящей паутинкой. Где-то вверху безалаберно верещали щеглы и синицы и по-учительски строго, будто карандашом по столу, постукивал дятел.

Сейчас Юлька Коникова была учительницей в школе номер четыре. Моржов познакомился с Юлькой, когда сам ещё был одиннадцатиклассником, а Юлька – студенткой педтехникума. Это было чуть ли не во вречена боярина Ковязи. Но и тогда Моржов нуждался в Юльке исключительно по делу.

В то время у Моржова был роман со Стеллой Рашевской из параллельного класса – последний чистый и честный роман в жизни Моржова. Но Моржов и Стелла были мальчиком и девочкой, и потому их роман начинал несколько зависать. Моржов уже тогда превращался в дарвиниста, считающего, что тот, кто не наступает, тем самым теряет свои позиции. Трудность, однако, заключалась в том, что Стелла согласилась бы сдаться только красивому наступлению – с плюмажами и развёрнутыми знамёнами. А Моржов в силу неопытности обеспечить этого не мог. Он вообще подозревал, что у него со Стеллой получится не въезд гвардии сквозь парадные ворота замка, а нечто вроде неувязки Батыя с Рязанью. Короче говоря, Моржову требовалась культура приступа. За культурой он и направился к Юльке.

…Сосновый лес стоял на спине Колымагиных Гор, как плавник на карасе. Из светового мигания леса Моржов со склона последнего холма покатился в неподвижный блеск стариц и заводей – в заливные луга и рощи широкой пойменной долины Талки. Настой хвои и смолы, как взвар, поднялся вверх, а Моржов погрузился в тёплые и влажные запахи камыша и лягушек. Над шоссе искрами замелькали стрекозы. Высокие и пышные ивы под ветерком сверкали переливами листвы, как цыганки – монистами. За каскадами зарослей то слева, то справа изгибами берегов мелькали озёра, будто Моржов быстро листал глянцевый журнал лёгкой эротики.

С лёгкой эротики всё и начиналось… Юлька была родом из деревни. В педтехникуме она наконец-то хватанула свободы и теперь считала себя настолько умудрённой, что мудростью можно и поделиться. Юлька бескорыстно обеспечила мудростью пару друзей Моржова – Димона Пуксина и Саньку Банана. И не то чтобы Юлька была развратна, нет… Просто педагогическое поприще она понимала как-то чересчур обширно. И Моржов тоже подался под покровительство Юльки. Да, честно признавался себе Моржов, он хотел Юльку использовать. Но Юлька сама заигрывала с ним, обещая всему научить и показать всякое разное. К нему, к Моржову, Юлька относилась куда лучше, чем к Димону Пуксину и Саньке Банану.

Но с Моржовым дело пошло как-то вкось, не туда. Видя серьёзность Моржова, Юлька почувствовала возможность завысить свои требования. Тяжесть усилий, которые должен был предпринять Моржов, характеризовали нечеловеческое величие и необыкновенную высоту Юлькиного достоинства.

Моржов долго ухаживал за Юлькой, гулял с ней, дарил цветы, водил в кино (даже дважды бил каких-то малознакомых молодых людей), но всё яснее ощущал шизофреничность ситуации. Свой пыл галантности, предназначенный Стелле, он почему-то тратил на Юльку, а вот Юлька своё желание Моржова почему-то удовлетворяла с Димоном Пуксиным и Санькой Бананом. Моржов же ходил без любви Стеллы и без близости с Юлькой, хотя, конечно, с множеством многозначительных Юлькиных обещаний.

…Чуланская гора приподнялась над заливными лугами, словно севшая на мель канонерка. Моржов слез с велосипеда и одолел подъём пешком. Склоны Чуланской горы были усыпаны свалками и застроены сараями. Город Ковязин окружал себя пятном грязи и мусора, как неряшливый флот.

В Соцпосёлке на Чуланской горе всегда был тихий час. Типовые двухэтажные домики, оштукатуренные и жизнерадостно окрашенные то в жёлтый, то в зелёный, то в розовый цвета, с течением лет и дождей обрели усредненно-общий оттенок. Открытые окна затягивала марля от комаров – словно плёнка на глазах у спящих куриц. Штакетники вокруг палисадников сонно валились то внутрь, то наружу. Навстречу Моржову по тротуару шли две бабы с вёдрами – обе в тапочках и домашних байковых халатах. В тени липы громоздился железный ларёк – памятник эпохи первичного накопления капитала. Судя по пыльной жаре, Соцпосёлок отверг эту эпоху, и ларёк стоял запертый и злобно заржавевший, словно подбитый танк.