Алексей Иванов - Блуда и МУДО

Тогда Моржов решил поехать на Пленум к Леночке. Шансы добыть сертификаты у Леночки равнялись примерно нулю – значит, можно заявиться и в воскресенье. Всё равно вариант с Леночкой нужно отработать, чтобы потом не грызли сомнения.

Моржов покатил через весь Ковязин на Пленум и, глядя по сторонам, думал, что боярин Ковязя закодировал свой город не хуже купца Забиякина. Город Ковязин был сплошным наслоением плацдармов. Уже сам острожек Ковязи был плацдармом в краю печенегов (туарегов, онкилонов). Потом «исторический город» – ныне районы Пролёт и Багдад – стал плацдармом цивилизации среди местных Ковыряловок. Готовясь к пролетарскому штурму Пролёта, на другом берегу Талки после революции появился плацдарм барачного Прокола. Но классовая война закончилась раньше, чем Прокол подготовился к битве. Отделённый от Прокола и Пролёта Пряжским прудом, на Чуланской горе образовался плацдарм нового, конструктивистски осмысленного социализма – Соцпосёлок. Но и его пассионарность растворилась в пространстве. Собравшись с силами, история вновь решила преобразить город Ковязин, и в семидесятых годах появился ещё один плацдарм – район Пленум. Плацдармом история, как обычно, и ограничилась. Разномастный город Ковязин опять не дождался завоевателя. Последним по времени возникновения был плацдарм новой аристократии – элитный посёлок на горе Пикет. Но, судя по стене, что его огораживала, Пикет уже не имел амбиций на захват города.

Всё это чем-то напоминало Моржову флот Петра I: фрегаты построили, а моря-то нету. Жизнеспособными в Ковязине оказывались лишь общие смыслы, а не конкретные деяния.

Леночка жила на Пленуме в однокомнатной квартирке на четвёртом этаже девятиэтажной башни. Башня возвышалась рядом с типовым зданием школы, где Лена работала секретаршей. На Пленуме имелось четыре таких башни, две таких школы, а ещё два типовых здания универсамов, типовой кинотеатр и типовой дом быта. Всё остальное – панельные пятиэтажки, давно уже обжитые так, что перестали быть похожими друг на друга.

Моржов заволок велосипед по лестницам и, отдуваясь, позвонил Лене в дверь.

– Ты?… – изумилась Лена.

– Мы, – поправил Моржов и пошлёпал ладонью по седлу велика. – Пустишь поговорить?

Леночка пустила – но с некоторым сомнением. Моржов помнил, что Леночке говорить с ним не о чем.

Роман с Леной (и с проживанием в этой квартире) у Моржова длился примерно три месяца. Моржов тогда хорошо зарабатывал на евроремонтах, а потому произвёл на Леночку весьма благоприятное впечатление. Впрочем, дело было не в деньгах.

Леночка увидела пластины Моржова, и это решило судьбу её чувства к Моржову. Для всех без исключения моржовских подруг главным достоинством моржовских художеств было то, что Моржов рисует «похоже». И только одна Леночка сразу, без пояснений, поняла, что Моржов делает «иначе». Леночка вообще была девушкой умной, училась где-то в Москве на заочке. От ковязинских девушек (даже от Стеллы Рашевской) Леночка отличалась как амфора от чугунков. Леночка была давней, незамечаемой и привычной болью Моржова. После Стеллы только Леночку Моржов уже начинал любить по-настоящему, глубоко, полно, без снисхождения – пока сам же всё не испортил, когда нарушил своё обещание.

Пока Моржов разувался, в прихожую вышел молодой человек невысокого роста с очень серьёзным лицом. Видимо, это был нынешний мужчина Леночки.

– Это Боря Моржов, – мрачно пояснила ему Лена. – Нам поговорить надо. Не ходи пока на кухню.

Моржов не стал здороваться и прошёл туда, куда указала Лена.

– Надеюсь, ты явился не с целью восстанавливать отношения? – неприязненно спросила Леночка, включая электрочайник.

Моржов уселся у окна на табуретку.

– Почему бы и нет? – сказал он. – Подумаешь, я слова своего не сдержал!… Не сдержал одного – дам другое. Сейчас даже девственность восстанавливают.

Он защищался, а потому поневоле скатывался к ёрнически-хамскому тону. Он ничего не мог с собой поделать. В своё время Лена попросту сбила его с ног.

А суть его конфликта с Леночкой была довольно проста. Он напился. Лена оказалась потрясена этим. Она и не подозревала, что Моржов – алкоголик. Она взяла с Моржова честное слово, что тот больше не будет пить. Моржов, не задумываясь, пообещал – он ещё и не знал, что любит Лену, – а через месяц напился вновь. «Ты нарушил своё слово, – сказала Лена. – Ты ненастоящий. Таких, как ты, – миллион. Уходи». Уже в ту же ночь Моржов, как тролль, спал под мостом через Талку.

– Прекрати паясничать, – поморщилась Лена.

В тот раз она ещё сказала Моржову: «Я в тебя верила, а ты не сдержал слово. Я больше не верю. Тебя не существует».

– Какое у тебя дело? – напомнила Лена.

– Мне нужны сертификаты на школьников. До августа.

– Нет, – покачала головой Лена. Моржов помолчал.

– Мы можем быть в претензии друг к другу сколько угодно, – осторожно сказал он. – Но сертификаты – уже факт, а не эмоции. Зачем ты всё смешиваешь воедино? Ты, конечно, не обязана этого делать, но ведь ты можешь мне помочь.

– Я ничем не могу помочь привидению.

«Зря я поехал…» – подумал Моржов. Но встать и уйти он был уже не в силах. Хрен с этими сертификатами, не в них беда. Лена вычла Моржова из своей жизни – и вычла вообще из мироздания. А Моржов существовал и хотел подтверждения материальности своего существования. Он не привидение. Он настоящий. Пусть и свинья, но настоящая свинья. Хотя и законченной свиньёй Моржов себя не считал. Он поступил глупо и по-скотски, – но ведь он не младенца задушил, не квартиру Леночкину приватизировал, не родину предал. Он просто нарушил обещание и нажрался. Черепаха и слоны, на которых лежит мир, скорее всего, этого и не заметили.

– Тебе не кажется, что судить о людях по единственному критерию – это чересчур просто? – желчно спросил Моржов.

– Смотря какой критерий, – холодно ответила Леночка.

– Судить надо по сумме, по равнодействующей, а не по одному какому-нибудь вывиху…

– Без комментариев, – сухо сказала Лена и налила Моржову кофе. – Пей и уматывай.

Моржов пил кофе и смотрел на Леночку, боком подсевшую к столу. Леночка была девушкой просто миниатюрной, как кукла. Рядом с ней Моржов ощущал себя огромным, как Родина-мать. Моржов не понимал, как же в Лену вмещается всё то, что в ней есть, – и красота, и ум, и характер. И ещё Моржов помнил тяжесть тела Леночки в своих руках, помнил её яркую наготу, её жесты, пластику её движений…

Однажды Моржов попросил Леночку раздеться и встать, слегка нагнувшись, в сложном винтообразном развороте, словно бы она, собирая цветы на поле, не распрямляясь, оглянулась и протянула ему букетик. Моржов быстро набросал эскиз, а потом из листов пластика (украденных с евроремонта) вырезал несколько фигурных плоскостей. Потом он совместил их во что-то вроде небольшой скульптуры. Эту конструкцию он назвал «Девушка в темноте». В отличие от картины, скульптуру надо осматривать, обходя вокруг. Моржов ставил свою «Девушку» на стол и медленно вращал. Они с Леной смотрели и замирали: в динамике вращения скульптура оживала и воистину казалась девушкой, что раздевается в темноте при косом свете луны из окошка. Кромки вырезанных плоскостей, как лунный свет, вдруг очерчивали то один контур тела, то другой, но лишь в единственном ракурсе девушка внезапно воплощалась вся, словно ярко освещенная. И в этом ракурсе даже Леночка узнавала сама себя.