Василий Аксенов - Негатив положительного героя

Следующий виток спирали поджидал Памфилова утром в лифте. Там ехали две американские девушки, Пам и Пат, мать и дочь. При входе воспаленного ночными видениями путешественника они переглянулись: чей? Спор тут же решился в пользу Пам: Momma knows best! [12]

За спиной у этой девушки был большой опыт эмансипации начиная еще с 1968 – 69 академического года в Университете Браун. Многие удивлялись, как она сочетает такой «суинг» с усердными занятиями археологией и антропологией, однако сама Пам не видела в своей жизни никаких противоречий, если не считать самой жизни. Этот, последний, феномен, кажется, нас дурачит, иногда думала она. Кажется, у него нет другой задачи, как только одурачить тех, кто в нем завязан. Кронос, сколько ему ни подсовывай камней, все-таки жаждет плоти. Америка все еще делает вид, что переговоры продолжаются, однако и она уже впадает в истерику.

Следует сказать, что встречи в гостиничных лифтах отнюдь не были главным содержанием многочисленных путешествий богатой (по мужу) археологини. Если они и происходили, то вовсе не потому, что она их жаждала, а просто в силу бесконечных головоломок, разыгрываемых на Олимпе. Вот и в данное утро меньше всего на свете она думала о сексе. Больше всего на свете ее в данное утро занимал вопрос о переносе экспедиции с Ионической арены в Малую Азию, то есть в Памфилию. Дело в том, что в найденных ею недавно смутных текстах финикийского письма, в частности, в своде правил поведения посетителей городских бань, несколько раз промелькнули имена некогда славных городов Памфилии, Аспендоса, Сиде и Перге, и, если нечто подобное будет обнаружено и там, возникнет новая грандиозная глава истории – о деятелях древней гигиены, по происхождению финикийцев.

Вдруг входит какой-то, ну, тип, как будто убежавший из-под стражи. Не понимая ничего и враз забыв о финикийцах, Пам в шортах и в майке «Международной амнистии», то есть со свечой меж двух романтических холмиков, подходит к нему: «I wanna see your room, man!» [13]

Завершив в номере Памфилова серию упражнений в стиле ночных электронных шалостей – не исключено, что и девушка бредила под ту же самую программу, – они решили познакомиться. Как вас зовут, стрэнджер? Вихрь непонятной борьбы мгновенно отпечатался на лице незнакомца. Не давать же прелестной незнакомке то пластиковое, чужое имя! Вихрь улетучился. Зовите меня Памфил. Она расхохоталась: вы не шутите? А в чем дело? А дело в том, что я Пам и я направляюсь в Памфилию. Вот так лежу запросто с голой иностранкой. Опять вдоль спины прошел волжский холодок. Он стал губами теребить ее соски, как будто знал, что она от этого с ума сходит. С какой стати этот Памфил взялся напоминать незнакомке Пам о ее женском начале? Раз так сложилось, я с вами отправляюсь. Куда, уважаемый Памфил, кто вы по национальности? Я от эллинов и иудеев, проездом, русский и отправляюсь с вами, Пам, в Памфилию, только башмаки новые куплю.

С башмаками получилась полная лажа, говоря на жаргоне Университета Браун. Все магазины на острове были закрыты в связи с трехдневным праздником греческой героики. Современной, разумеется, не древней. Говорить постоянно о Пелопоннесских войнах в обществе современных греков не всегда тактично; учти, читатель! Обе девушки хохотали над обескураженным любовником. Девушка Пат называла его то «папуля», то «грязный старикашка» и щипала то за левую ягодицу, то за правую. Девушка Пам употребляла имя Памфил по три раза в каждой фразе. Памфил, посмотрите, мой милый Памфил, на свое отражение в фонтане, мой дикий Памфил! Между тем она постепенно надиралась, потому что в поисках обувщика не пропускала ни одного буфетчика: метакса, рицина, прочее местное дерьмо.

В конце концов, они нашли сувенирную лавку, которая была открыта вопреки требованиям патриотизма. Там нашлась пара расшитых бисером пантофл с загнутыми носами и с кусочками туркуаза – ну, по-вашему бирюзы, что ли, дорогой читатель, – на кончиках. «Впору!» – хохотали обе девки. Памфилов обулся и расплатился карточкой «Дискавер», даже не обратив внимания на цену. Карточки принимались тут повсюду. Весь торговый парод, похоже, был экипирован машинками для снятия отпечатков, включая и уличных минетчиц.

Вечером, после ужина, Памфилов оказался в центре внимания. Гости «Паласа», разодетые по правилам клуба, были поражены непринужденными манерами незнакомца в туфлях Синдбада-морехода на босу ногу. Развалившись в кресле и покачивая сказочной ногой, этот голливудский тип заказывал шампанское и разглагольствовал на непонятные темы.

Под влиянием странных обстоятельств, дамы и господа, ко мне вернулся дар речи. Впрочем, все довольно просто. Надо только упустить свой пароход и найти на берегу, за минуту до принятия кардинального решения, то, что в литературе может называться «чужой шкурой». Дело совсем не в том, мошенник я или, в прямом смысле, «джентльмен удачи», дело скорее в том, могу ли я в одночасье забыть такой пустяк, как прожитая жизнь, и такую чепуху, как история своей страны. Могу вам признаться, дамы и господа, вы, сборище протертых мазями для загара тюленеподобных гуманоидов с берегов плавательного бассейна, что иногда оливовая роща, трепещущая под луной на крутом склоне в заливе Кассиопеи, может больше сказать о прошлом, чем библиотеки исторических книг, написанных учеными шовинистами. Благодарю за аплодисменты и хочу добавить: теперь я нашел страну своего бегства, это Памфилия! Что касается того края, где я был в плену уже столько столетий, той страны, где вам из поколения в поколение навязывается любовь к народу, то он вместе с народом своим и моим, вместе со всем моим прошлым растворился, надеюсь, навсегда. Тамошние проблемы, господа, связанные в основном с распределением продовольствия, прикрываемые блаблаблудом об историческом величии, все эти споры о принадлежности то ли к демосу, то ли к охлосу, распределение путевок в дома творчества, пересмотр издательских планов в связи с дальнейшим развитием гласности, очередь в гаражный кооператив, раздел жилплощади в связи с замужеством Агриппины, все это, дамы и господа, вы, живые калькуляторы собственных достижений, все это без труда, ей-ей, растворится под ветром в оливовой роще моего истинного прошлого и моего постоянного будущего. Вылавливая за хвост шкуру удачи, я присоединяюсь не к вам, дамы и господа, и даже не к тому псевдонимному in absentia персонажу этой истории, я присоединяюсь к оливовой роще, где мне жить, где мне гнить, где мне и произрастать!

Разглагольствуя таким образом, Памфилов увидел краем глаза на террасе прелюбопытнейшую сценку. Его подружка, девушка Пам, которая только что умирала со смеху над его монологом, вдруг бросилась к вошедшей толстой американской старухе, стала ее кружить, лобзать и немного кусать. Из этого всего чрезмерного шума вроде бы выяснялось, что Пам и эта старуха Триш – друзья детства и однокашники по Брауну, и что Триш подохнет со смеху, когда познакомится вон с тем мошенником в султанских туфлях, что разглагольствует у стойки, которого она, Пам, сегодня утром, еще до завтрака, трахнула.