Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах

Постепенно обретя способность более-менее трезво соображать, я тут же, впервые с момента посадки в самолет, по-настоящему испугался. А как же? Один в океане, сил хватит на пару часов, а потом, несмотря даже на теплые течения, организм начнет замерзать, температура понизится, и… К черту! Не может быть, чтобы теперь, после удачного падения с огромной высоты, я глупейшим образом замерз. Стоял полный штиль, никакого намека на ветер. Дыхание океана было спокойным, и надо мною, вокруг и подо мной царила великая мировая тишина. Вода, как известно, отличный проводник звука, и на фоне тишины я спустя некоторое время начал различать какой-то слабый шум. Сперва мне показалось, что это самовнушение и шумит у меня в голове, что вполне допустимо. Но на сей раз голова была ни при чем. Шум действительно приближался откуда-то со стороны правой руки (не самый точный компас, но куда деваться в моем положении). Я вертел головой, но ничего не было видно. Источник звука все еще был где-то за водными холмами, но точно усиливался. Корабль возник, словно ниоткуда, он шел прямо на меня, наваливался всей своей стальной Левиафановой тушей, и я принялся орать, опасаясь, что с такого близкого расстояния никто не заметит меня и вместо спасения, если не успею отплыть, меня утянет под корабль и винты превратят меня в кебаб. Кебаб… Минуточку, при чем здесь кебаб? Кебаб – восточное блюдо. Почему я подумал именно о кебабе? Да потому что, не веря глазам своим, я прочитал название на борту. «Бушра»! Корабль, на котором я приплыл из Нового Света в Африку. «Счастливая примета» оказалась по-настоящему счастливой, и меня заметили. Спасательный круг чуть не убил меня, шлепнувшись в миллиметре от головы. «Бушра» застопорила винты. На круге меня подтянули к борту, скинули веревочный трап, по которому спустилась ко мне спасательная команда – четыре бородатых ангела в белых арабских бурнусах. Удивление Санжара нереально передать словами, такое под силу лишь талантливому живопицу. Название для картины – «Все и впрямь в руках Аллаха».

«Бушра» шла в Кейптаун. Санжар, узнав, что я не долетел в Дар-эс-Салам, согласился изменить курс:

– Ради тебя все что угодно. Ты хочешь, чтобы в Саламе тебя ждала тысяча репортеров? Ведь то, что случилось с тобой, – настоящее чудо. Да шучу я, – широко улыбнулся Санжар. – Просто хотел тебя повеселить. Вообще хочется сделать для тебя что-нибудь полезное, ведь ты мой друг. Хочешь еще одну арабскую неуклюжую шутку? Мой корабль носился по Индийскому океану, пытаясь догнать самолет, из которого тебя выбросили, и я даже распорядился расстелить на палубе пожарное одеяло, чтобы ты попал сразу на «Бушру». Да вот только самолет медленно летит, только когда он уж слишком высоко…

Я сошел на берег в ранге почетного члена команды «Бушры». Это милейший Санжар так решил. «Впору зарезервировать для тебя каюту, дорогой. Ведь ты в любой момент можешь свалиться с неба».

О тропикале, оставленном в самолете, можно было не сожалеть. В нем я выглядел бы абсолютным идиотом и, чего доброго, нарвался на неприятности в виде как минимум поврежденной физиономии. Не любит местное население белых наглецов-колонизаторов. На «Бушре» меня приодели в шариатские одежды: длиннейшую льняную рубаху до колен, рукава которой я подкатал на треть – лишь тогда кисти рук оказались на свободе. К рубахе полагались и портки, все из той же некрашеной ткани. В этой одежде, дополненной круглой шапочкой, похожей чем-то на узбекскую тюбетейку, и кожаными, без задников туфлями я почувствовал себя весьма комфортно, и местное население воспринимало меня вполне дружелюбно. Я здорово смахивал на араба-радикала благодаря обритой на «Бушре» голове и отросшей там же бороденке. Переночевав в какой-то гостинице, где единственным свидетельством цивилизации и технического прогресса являлся вентилятор на потолке «номера» (шестиметровой комнатушки с железной кроватью и парой табуреток), на следующее утро я отправился искать железнодорожную станцию с целью сесть на поезд. Никакого особенного плана по розыску Феликса и его команды у меня не имелось, я лишь решил начать поиски от президентского дворца. Авось там что-нибудь удастся разнюхать.

Трехэтажный президентский дворец охранял скучающий гвардеец в форме с четырехцветными шевронами на рукавах рубашки. Я вежливо испросил разрешения обратиться с вопросом. Он оживился и на всякий случай передвинул свой автомат, болтавшийся на шее, поудобнее, чтобы в случае чего вознаградить мое любопытство по своему разумению, свинцовым горохом.

– Чего тебе? – грубовато спросил этот черный исполин и совсем уж откровенно положил на автомат руки.

– Здесь был один русский. С круглой головой и большим носом, – начал я.

– Многие бывают. Всех разве вспомнишь? – гвардеец почесал нос, что почти всегда означает ложь. Язык жестов неточен редко.

– Может, все-таки вспомнишь? Русский, а с ним баба и двое непонятно кого? Отвратительная компания, приятель.

– Близнецы, что ли? Вроде припоминаю…

– Да, да, – радостно закивал я и медленно, чтобы не нарваться на автомат, раскрыл ладонь, на которой лежала мятая бумажка в пятьдесят долларов. При виде этой бумажки глаза бравого гвардейца сверкнули и он мгновенно смел деньги с моей руки.

– Были тут вчера. Трое ждали в машине, а этот носатый заходил к господину президенту. Те, что сидели в машине, говорили про Селоус, наверняка собирались на сафари. Доехать до Селоуса можно поездом. Шесть кварталов отсюда на север, вокзал, до станции Фуга, – отчеканил гвардеец и с чувством выполненного долга убрал полтинник в карман своих бриджей.

– Спасибо, приятель, – от души поблагодарил я его, – с тобой приятно иметь дело.

– Служу народу, – ни с того ни с сего выпалил гвардеец и сконфузился…

В Фугу я приехал уже под вечер, когда совсем стемнело. Поезд, набитый галдящими пассажирами, не останавливался на промежуточных станциях. Он лишь притормаживал, и желающий выйти соскакивал прямо на перрон. После депортации из багажного отделения самолета прыжок на перрон показался мне сущим пустяком, я даже удержался на ногах, а веселый поезд, мелькнув красными огоньками, пропал в темноте.

Недалеко от станции стояло несколько видавших виды такси. Их водители спали и сквозь сон ухитрялись курить свои сигареты. Одного такого курягу, не вполне проснувшегося, я попросил довезти меня куда следует. Зевая и матерясь на своем суахили, водила содрал с меня аж десять долларов – ощутимая сумма в танзанийской глубинке. В Сафари-кемп мне не повезло. Дежурившая в офисном домике африканка, улыбаясь сквозь сон, пошелестела клавиатурой компьютера и покачала головой. Русских с такими приметами у них нет. В Руфихи-ривер-кемп моих друзей также не оказалось. И лишь в самом роскошном Сэнд-ривер я выяснил, что джентльмен по имени Феликс занял бунгало-премиум, а его свита расселилась в домиках попроще неподалеку. За то же количество долларов, что и гвардеец, очередной непроснувшийся лунатик-менеджер произвел меня в помощники проводника. Ему оказалось достаточно моих познаний в русском и моих сведений о том, где же все-таки сидит тот самый фазан, о местонахождении которого желает знать каждый охотник.