Макс Нарышкин - Downшифтер

А Костомаров… Он похож на Кларка Гейбла. Стать та же, манеры, усики опять же поручиковские… Я уверен, что, когда женщина говорит ему, что пора бы и за кольцами, он отвечает ей то же, что и герой Гейбла своей возлюбленной в «Унесенных ветром»: «А мне, дорогая, на это совершенно наплевать».

Засыпая и чувствуя, как из-под меня уходит перина и тело мое наполняется не ужасом, а приятной истомой, я снова улыбнулся…

Утро наступило неожиданно. Причиной тому явилось то, что на мой зов: «Костомаров!» — в спальную вошла Лида. Это было полбеды. Вероятно, менты совершили ту же ошибку, что и я. Во всяком случае совершенно безобидное и невинное на вид создание к себе они решили не увозить.

— А где Костомаров? — осторожно полюбопытствовал я, убирая на всякий случай ногу под одеяло.

— Какой Костомаров?

— Главврач местной больницы, Игорь Валерьянович Костомаров, где он?

Она со смиренной улыбкой Марии Терезы подошла и заботливо поправила на моей груди одеяло.

— Ты, главное, не волнуйся, Артур, — произнесла она страшные для меня слова, добившись совершенно обратного эффекта. — Кстати, папа разрешил тебе выпить кагора. — И, не дожидаясь моей реакции, она подошла к бюро, распахнула створку и чем-то забулькала. При этом я слышал совершенно реальный звук позвякивающего стекла.

— А… где сейчас папа? — в третий раз спросил я, принимая в руку теплый стакан.

— Ждет тебя в гостиной. — Она присела на кровать, довольно долго смотрела на меня, бессмысленно поправляя на пододеяльнике складки, а потом вдруг склонилась и поцеловала в щеку.

Я не утверждал бы, что после всего со мною сделанного я испытал от этого прикосновения удовольствие, однако стоило мне совместить ее появление сейчас и присутствие в моем доме, как неприязнь исчезла.

Совершенно не понимая, что происходит, я, помня наставления Костомарова, поставил нетронутый стакан рядом с наполненными минералкой бутылками, стянул с шеи пудовый крест, оделся, пользуясь тактичным уходом Лиды к окну, и спросил, где мне можно умыться.

И через десять минут, пахнущий мылом и соображающий, что еще мне предложат в качестве выпивки люди в этом доме, спустился из флигеля пристройки к церкви в знакомую мне залу.

Отец Александр сидел в кресле напротив компьютерного монитора и был занят. Однако, увидев меня, он тотчас закрыл экран и подъехал в кресле к пустующему столику, обозначив таким образом место нашего предстоящего разговора. Тянуть время, как вчера, я не стал. Усевшись напротив, я заговорил резко:

— Значит, так, святой отец. То, что я прямо отсюда направлюсь в Комитет по наркоконтролю, удивления у вас, думаю, не вызовет. Однако отправить вас за решетку вместе с дочерью, оставив в умах паствы сомнения относительно справедливости приговора, считаю невозможным. А потому сразу из Комитета свяжусь с управделами патриарха Всея Руси. Душа моя, быть может, покоя уже не обретет никогда, но понимание того, что осиное гнездо мною разорено, будет облегчать мою боль и страдание.

Священник выслушал мои неприятные слова спокойно. Я бы даже сказал, смиренно. Так выслушивает наставления инспектора по делам несовершеннолетних мальчишка, нашкодивший в чужом саду. Где-то в середине моей тирады он кивнул, словно соглашаясь со всем сказанным, а в конце вдруг замотал головой, не соглашаясь. Когда же я собирался встать и уйти, он выбросил перед собой руку. Крест на груди качнулся и глухо стукнул о столешницу…

— Артур Иванович… Вы правы и не правы… Прежде чем вы покинете этот дом, позвольте и мне опустошить душу признаниями…

Не понимаю, что меня остановило, но я остался в кресле. Может быть, мне хотелось открыть секрет своего выздоровления…

— Вы правы, обвиняя меня в моем грехе… — сказал отец Александр и снова качнул головой. — Я поступил жестоко, безбожно, но только бог мне судья… Придет час, и, быть может, он простит мне все мои прегрешения. Это я просил свою дочь Лидию прийти к вам и влить в напиток концентрат «Аманита мискария». Девочка ни в чем не повинна, поверьте. Она доверилась своему пастырю, как делала это всю свою жизнь… И я знал, что содержание галлюциногена таково, что не вылечивается медикаментозным путем… — Поп бормотал, глядя прямо мне в глаза. — Но если вы согласитесь задержаться еще на полчаса, мнение ваше и обо мне, и о ней может измениться. Да что там — может? — оно изменится, поверьте! — дайте же только договорить!.. Вы сможете уйти без опаски, что болезнь повторится. Во время приступа я влил вам в рот антидот, и теперь беспокоить вас будет лишь память о тех страшных минутах, что едва не вырвали из вас душу… Вы можете выпить вина, Артур Иванович… Лида!

Девочка, к красоте которой я стал уже привыкать, как привыкает в музее ротозей к Данае, поставила перед нами два простых граненых стакана, до середины наполненных бордовой жидкостью. Священник дотянулся до ближнего, перекрестился и медленно выпил. Даже не могу объяснить почему, но я тоже поднял свой стакан и влил содержимое себе в рот. Великолепный кагор. Не исключено, что из того же магазина, где отовариваюсь я.

— Выслушайте меня… Я старше вас на столько же, на сколько вы старше Лиды, — сказал поп, и я вдруг отчетливо понял, что он совершенно прав. Раньше об этом я не задумывался, поскольку для меня священники не имеют ни национальности, ни возраста. — Мама Лиды умерла, когда ей исполнилось два года, и по облику моей девочки вы вправе судить о том, насколько красива была ее мать. Это не просто моя дочь, это точная копия моей умершей жены, и с того момента, как я понял это, сердце мое заполнилось ею и только ею. Когда Лидии исполнилось два года, я уже окончил исторический факультет МГУ и готовился пойти в аспирантуру. Меня страстно интересовала история христианства, античный мир и все, что с ним связано: наука, религии, искусство. Но смерть жены перечеркнула все мои планы. Я посчитал себя оскорбленным небом. Господь всегда забирает к себе лучших в расцвете их сил — так считал я, и был близок к тому, чтобы наложить на себя руки. Меня удержало от этого страшного поступка лишь присутствие рядом невинного дитяти и его беспомощность. Я вместе с нею уединился от мира, и однажды, во время очередного посещения церкви, в пристройке к которой сейчас происходит этот разговор, я был замечен тогдашним священником, отцом Елизаром…

Батюшка помолчал, словно убеждаясь в том, что предыдущие слова достигли моего понимания, и снова заговорил:

— Через четыре года я закончил православное церковное училище и начал службу. Еще через пять лет стал священником, и Синод дал разрешение на то, что священником церкви Рождества Богородицы станет столь молодой человек, совсем недавно удалившийся от светских утех… И вот уже семь лет я служу господу и людям в этом храме, и до сих пор мне не в чем было упрекнуть себя за содеянное. Но однажды приключилась история, перевернувшая не только мою жизнь, но и, думается мне, могущая перевернуть жизнь всех… Вы нечасто бываете в церкви, Артур Иванович, я знаю. Но, когда все-таки вам приходится бывать там, вы заглядывали хотя бы раз в глаза священника?