Ирина Муравьева - Любовь фрау Клейст

Взгляд его упал на свадебную фотографию над кроватью. Двадцатилетняя Петра в небольшом декольте, слегка приоткрывающем ее девичьи флорентийские груди, в фате и цветах, держала под руку молодого, широко смеющегося Адриана Трубецкого, который в момент занесения счастья на пленку и ведать не ведал о том, что бывает на свете.

Разглядывая сейчас эту старую фотографию и удивляясь на себя, Трубецкой подумал, что если отвратительная история с доносом действительно раскрутится, то будет не то что провал, неприятность, а будет трагедия. Его выкинут из университета, отнимут право на преподавание. И чем он поможет тогда этой женщине, которая родила ему маленького рыженького мальчика и теперь, закрываясь ладонью от питерского ветра, бегает по урокам и учит дитят полонезу Огинского?

20 ноября Даша Симонова — Вере Ольшанской

Бывают дни, что я как будто всматриваюсь в темноту, пытаясь понять, есть он там или нет. Есть ли он вообще в моей жизни или я все себе придумала? Когда мы жили в Миннеаполисе, это бывало очень часто, но там я могла объяснить это тем, что мы редко встречались. А сейчас? Все, через что я прохожу, я прохожу одна, без него, и даже поговорить с ним начистоту не могу. У нас так не принято.

Встретились вчера, как всегда, у школы. Я пересела в его машину, и он сразу помчался к мотелю, тому самому, на 134-й дороге. Мы всю неделю не виделись, и он ничего не знал про Нину, я не хотела говорить об этом по телефону. Вчера, в машине, все наконец рассказала. И даже про то, что Сазонофф насплетничала Янкелевичу, как я выходила с Трубецким из этого мотеля, в который мы сейчас сломя голову мчимся.

Он весь потемнел, но молчит. А я-то хочу, чтобы он остановил машину, перепугался за Нину, обнял меня, вообще повел бы себя как родной человек! А у него такое лицо, будто ему неловко за то, что я рассказала, и он не знает, как реагировать. Я тоже замолчала и отвернулась к окну.

— Что с тобой?

— Со мной? Ничего.

Он с облегчением обиделся. Это позволяет ему заползти в себя, как в улитку, и оттуда, из этого домика, его уже не вытащишь.

— Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не можешь поговорить со мной по-человечески?

— О чем? — И поворачивает ко мне свое темное, заледеневшее лицо. — Не хочешь в гостиницу? Ну, не поедем.

— При чем тут гостиница? Ты разве не слышишь, что Нина лежала в больнице?

— Я слышу. Но все обошлось, слава богу. О чем говорить?

— Как это — о чем? А тебе безразлично?

— Мне не безразлично. Но я бы хотел, чтобы ты успокоилась.

— Останови машину. Разворачивайся! Я так не могу.

Останавливается.

— Чего ты не можешь?

— Тебе же на все наплевать!

— Так что? Мы не едем? Ты хочешь обратно?

— Гадалка-то мне, видно, правду сказала: «Весь к вам интерес у него под трусами!»

Любовь фрау Клейст

В полтора года Любочка начала ходить и неуверенно заковыляла по Гоголевскому бульвару слабыми ножками в своих всегда чистых красивых колготках. Случалось, что вдруг, сделав резкий шажок, она начинала задыхаться, пухлые губки ее ярко синели, и тогда старые женщины, заляпавшие весенний цветущий бульвар своими темными платьями, вскакивали и окружали пеструю от помета песочницу:

— Ай, девочке плохо!

Алла Львовна, жена Алексея Церковного, заведующая секцией в ГУМе, целиком доверяла своему мужу и никогда ни с чем не спорила. Поэтому, когда Алексей сказал, что Любочка в школу не пойдет и будет учиться дома частным образом, она согласилась.

С шестилетнего возраста к Любочке ходили учителя, причем Алексей старался выбирать самых симпатичных и самых внимательных, которые никогда не повышали голоса, много улыбались, так что ребенок, всегда очень ласковый, кроткий и тихий, не знал никаких других бед, кроме этой: врожденного заболевания сердца, имевшего типичную для этого заболевания форму деревянного башмачка.

Этот деревянный башмачок, расположенный не слева к тому же, а справа, часто снился Алексею отдельно от Любочки, как капризное божество, которому он каждый день приносит новые жертвы.

Иногда ему приходили в голову совсем уже странные мысли. Так, например, однажды на курорте, глядя на Аллу Львовну в тот момент, когда она, осыпанная янтарным блеском моря, выходила из него, слизывая с губ соленую воду и щурясь на солнце, — глядя на свою жену, когда она казалась особенно привлекательной, и не зря широкоплечие, играющие в волейбол парни жадно покусывали ее своими бесстыжими глазами, Алексей вдруг быстро сказал себе, что если для Любочки нужно отдать Аллу Львовну, сейчас заплатить Аллой Львовной за Любочку, то он и на это согласен. Вообще ему все время хотелось словно бы договориться с кем-то, от кого зависела жизнь его ребенка, кого-то задобрить, пожертвовать, вымолить.

В гуще уличной толпы или на катке, куда он изредка забредал, чтобы побегать, подышать морозом, сидя с женой на балете, где высоко подпрыгивали и, как стрекозы, повисали в воздухе мускулистые балерины, готовя больного к операции и тщательно моя руки, Алексей вдруг переставал видеть людей, он видел чужое их общее сердце — здоровое, в спелости и наготе.

Алла Львовна, наверное, любила его, но они никогда не говорили ни о любви, ни о каких бы то ни было других чувствах между ними. Алексею казалось, что Алла понимает то же самое, что и он: они вместе только потому, что у них есть Любочка.

Когда его жена, громоздкая, смуглая, очень красивая, с большой своей, влажной и заспанной грудью, под утро, неловкая, истосковавшись, наваливалась на него сбоку и принималась торопливо целовать его своими большими губами, Алексей досадливо отодвигал влюбленную женщину обеими руками и, приподнявшись на локте, смотрел отчужденно, небрежно и пусто. Она вся сжималась стыдом. Редко-редко на лице ее вдруг появлялось упрямое истерическое выражение, и тогда он, полузакрыв глаза, приступал к тому, что в этой их жизни считалось любовью.

И очень хотелось отделаться, спать.

20 ноября Вера Ольшанская — Даше Симоновой

Гриша улетел вчера вечером. Накануне он долго укладывался, шуршал какими-то бумажками и в конце концов так и заснул у себя в кабинете. Ко мне не притронулся. Ничего другого я не ждала.

По дороге в аэропорт говорю:

— Если ты задержишься там, не возражаешь, чтобы я тоже прилетела? Мы хоть Новый год вместе встретим.

Он стал таким красным, как будто его обварили:

— Конечно. Прекрасно! — потом помолчал и сказал как-то медленно и странно: — Давно нужно было тебе туда съездить.

Он, может быть, хочет, чтобы я сама во всем убедилась? Тогда мне действительно нужно лететь.

26 ноября Даша Симонова — Вере Ольшанской

Не искушай судьбу. У Маргоши на этот счет есть одна поучительная история, почти притча. Рассказываю тебе от первого лица.