Сергей Алексеев - Покаяние пророков

— Я не сплю, — проговорил тот, не открывая глаз.

— Это хорошее состояние отдыха — между сном и явью, — прозвучал в ответ незнакомый голос и, напротив, почувствовался слишком знакомый запах. — Все равно, с добрым утром, Юра.

Космач не шевельнулся, только веки поднял.

Напротив за столиком сидел Данила и аккуратно набивал трубку. Живой, здоровый, помолодевший и даже ничуть не заикался!

Проще и естественней было бы встретиться с неприступным Цидиком, чем с Василием Васильевичем, почти умиравшим, когда уезжал к сестре в Севастополь, и, казалось, безвозвратно утраченным, как выпавший молочный зуб.

Откуда он здесь?..

— Все равно, здравствуйте. — Космач сел. — Хотя я где-то между сном и явью…

— Нет, я тебя разбудил, — привычно широко улыбнулся Данила и неторопливо, со вкусом распалил трубку. — И я не двойник. Знаю, вы там меня давно похоронили… Но видишь, я вернулся. Как заяц под гончаками, вернулся и на второй круг пошел.

Одет он был по-домашнему, словно только что встал с постели: длинный махровый халат поверх пижамы, тапочки и шейный платок, которого он сроду не носил.

— А где же… дефект речи? — совсем не к месту спросил Космач. — Тоже морской климат?..

Бывший завкафедрой бережно положил трубку на специальную подставку и стал намахивать на себя струйку дыма.

— Юрка, кончай издеваться. Какой там климат? Ты же знаешь, я заикаюсь только в минуты сильного волнения.

— Не замечал…

— Погоди, ты почему со мной разговариваешь так, будто не рад?

— От шока отойти не могу…

— Сейчас снимем шок. — Данила достал из бара новую бутылку. — Ты, кажется, с коньяка начал?

— Нет, я ничего не пил, только кофе.

— За встречу придется!

Пока он ходил к шкафу за чистыми бокалами и разливал, Космач мысленно пробежал по цепочке, приведшей его сюда, но в обратном порядке. Выходило, что водитель «волги» и толстяк напрямую связаны с прилизанной аспиранткой. Она всучила деньги за билеты и вывела через черный ход прямо в их руки.

Неужели Данила служит Цидику? Не может быть!

Впрочем, кто знает, как погнали его гончаки по второму кругу?

— Мне врачи запретили и пить, и курить. — Он подал коньяк. — Так что я только нюхаю. Ну, язык мочу, как кот. А ты выпей.

Космач вылил в рот коньяк и откатил от себя бокал.

— Еще плесните.

— Ради бога!

— И еще я не замечал, что вы любите сюрпризы, разные там спецэффекты.

— Это ты про что?

— Коль узнали, что я прилетел к Цидику, могли бы подтянуться туда. Встретились бы возле постели умирающего…

— Т-ты что, б-больной? — резво подскочил Данила.

— Вот теперь вижу.

— Ч-что ты видишь? Н-ну, охломон!..

— Что заикаетесь вы при сильном волнении. Василий Васильевич все-таки отхлебнул коньяка и стал раскуривать трубку.

— Я не понял, зачем надо было посылать за мной этих мужиков? Под разными предлогами тащить меня в этот… домик? Сказали бы, что к вам, — сам бы поехал.

— Не поехал бы.

— Да почему же? Если рейс задерживают и есть время?

— Ох, будто я тебя не знаю! — Данила вроде бы отошел от волнения, повеселел. — Скажи тебе — начнешь думать. Зачем это надо? Не связан ли я с Цидиком, раз знаю, что ты приехал?.. И на всякий случай не поедешь. А потом, у тебя крестьянская натура. Хоть в аэропорту сидеть, но все ближе к дому. Что тебе учитель, когда ты взрослый и самостоятельный и уже забыл, кто тебя с дерева снял и стоя писать научил. Я ж помню, как ты пришел сдавать вступительные экзамены! В морской форме… Ты же сразу после Морфлота поступал, в звании сержанта.

— Старшины первой статьи…

— А, все равно… Да, в глаза бросался… Вот. Ну и, признаюсь, хотел сделать сюрприз! Удивить, что жив и бодр. Ты меня каким запомнил?

— Наверное бы, и правда не поехал, — признался Космач.

— А я что говорю? — Данила вдыхал даже не дым, а его запах. — В Симферополе меня вынесли из самолета на носилках. Не верится, да?.. Два месяца пластом лежал, ни тяти, ни мамы. Сестра кое-как устроила в военный санаторий. Хорошо, гражданство не сменил… Я там год лежал, как срок отбывал. На ноги-то подняли, а как жить в таком состоянии, не научили. Сестру по рукам связал, день хожу, день лежу… В общем, затолкала меня в военно-морской госпиталь на операцию. Посмотрели меня и говорят, мол, оперировать будем, но шансов мало. Такие операции удачно за бугром делают, за хорошие деньги. Ну или в «кремлевке» бесплатно. А мне ни туды, ни сюды. Согласился, а сам помирать готовлюсь. Гуляю однажды по берегу, морским воздухом дышу, за парапет держусь. Остановился дух перевести — подходит здоровый такой мужик, в шортах. Что, говорит, дед, совсем худо? Меня зло взяло — какой дед? Пятьдесят четыре тогда было!.. А пригляделся — мать ты моя, профессор Ровда! Помнишь, деканом был?.. Но он-то меня не узнает! Ну, стал на него ругаться да заикаться — узнал, глазам своим не поверил. Знаешь, у нас с ним отношения были не очень. Думаю, пусть гад не видит меня немощным и сдыхающим. В общем, отлаял его и поперся… Вечером приходит в палату, садится, я его гнать, говорю, понимать должен! Не могу я на здоровых и цветущих смотреть! Не дразни меня, дай спокойно под нож лечь… Потом как-то слово за слово, разговорились, в прошлых отношениях разобрались. Оказывается, там ректор интриги плел, чтоб выжить Ровду… В общем, утром разошлись.

Данила принес фрукты из холодильника, открыл коробку конфет, но сам есть ничего не стал — раскурил новую трубку. Глядя на виноград, Космач снова вспомнил Вавилу: ведь сколько не будет его, столько и к пище не притронется. У жен странных этих странников был такой обет — поститься, если муж не вернулся к назначенному сроку или весточку не послал, что задерживается. (Расчеты времени в пути, даже длиной в год и более, поражали своей точностью — плюс-минус два дня.) В один раз пекли жданки — маленькие, величиной с яйцо, круто посоленные хлебцы, что-то вроде опресноков, всего сорок штук, и ели по одному в день. Чем дольше не являлся муж, тем черствей и крепче они становились — мучились и таким образом разделяли участь странствующего.

А если жданки съедали и он не приходил, то еще сорок дней пили только воду…

— Ну так вот, — оборвал воспоминания Данила. — Ровда в каком-то правительственном санатории там отдыхал. А где работает, чем занимается — молчок. Этот шахтер всегда был такой, не поймешь, то ли сердится на тебя, то ли чем-то недоволен… Выписался — ни слова не сказал и ничего не обещал. Вдруг через неделю меня в самолет в сопровождении медсестры и в Москву. И в «кремлевку»! Там мне эту легочную артерию всю до нитки перебрали, заштопали, и вот уже три года я кроссы бегаю.

Ровда ушел из университета, когда начались массовые сокращения. И последняя встреча с ним оставила неприятный след: декан вдруг разорался на Космача, что тот самовольщик, расходует государственные деньги неизвестно на что, носится с какими-то полудикими девками, выдавая их за феномены, а его задание — установить арамейские литературные источники в старообрядческой среде, выяснить, с какой практической целью кержаки пользуются мертвым языком, — так и осталось невыполненным.