Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему

– Угу.

– Петя, ты не на допросе, а я не обвиняемый. Я сказал, что согласен? Сказал. Значит, будет вам и девка, и все прочее, что к ней полагается. Ты опоздаешь на самолет.

…Пока эти двое обмениваются последними репликами и прощаются, а наш старый знакомый Петр Сеченов собирается сесть в самолет Рим – Хельсинки, необходимо сделать пояснения некоторых малопонятных моментов в диалоге двух коллег по службе. Впрочем, особенно подробных пояснений не будет, так как всегда лучше разгадывать секреты понемногу. Скажем лишь, что в Центральном разведывательном управлении всегда очень серьезно относились ко всему, что могло бы в конечном итоге нанести урон России, и, немедленно прекращая этот банальный разговор, закончим вот чем: серьезно относились ко всему, включая вещи, с точки зрения материализма несуществующие. О способностях Игоря Лемешева, столь неожиданно для него самого проявившихся в критической ситуации, будет сказано еще много, а вот о таких мелочах, как «равновесие», «равнозначное оружие» и еще кое о чем, скажем несколько слов прямо сейчас.

Отрицать существование Бога и дьявола – удел недалеких умов. Сомневаться в их существовании, занимая себя сооружением доказательств наличия Бога или наличия дьявола, – занятие для неточной, легкой и бесформенной науки под названием «философия». Тех, кто сражается за мировой порядок, никак нельзя причислить к рангу «философов». Философ по определению беден и голоден, а нудность полуголодного рассудка чужда тем, кто в своей борьбе использует новейшие достижения математического анализа, логику социальных процессов и строит свои прогнозы в виде сложных моделей, рисуя их с помощью компьютерных оцифрованных команд. Пожалуй, единственное, с чем согласны идеологи межгосударственной борьбы, так это с самим фактом существования двух разнополярных энергий – ведь это и обусловливает постоянное противодействие одной крупнейшей части суши другой.

Впрочем, хватит рассуждений, цель не в них. А в том, чтобы рассказать об отношении к существованию Бога и дьявола этих прагматиков, вооруженных последними достижениями материальной мысли. Оно, отношение, в высшей степени серьезно. В ЦРУ в Бога и дьявола верят едва ли не сильнее, чем в самом Ватикане, и уж во всяком случае, никогда не станут подвергать факт существования этих двух сомнению. Вера – дело тонкое. А если с ее помощью можно делать большой бизнес, то вера становится одним из главных инструментов игры, имя которой борьба за власть. Игра не прекращается ни на минуту, и в ней принимает участие все, что может влиять, склонять, принуждать к исполнению воли одной из сторон, поэтому нет числа уровням игры, так же как нет числа списку действующих в ней лиц. А когда речь идет о жизни или смерти целой страны, то тут все средства хороши, и все, что может повлиять на исход игры, становится востребованным.

Этот рассказ о некоторых недавних событиях российской истории, которая еще и «историей»-то не успела стать. О событиях, удивительным и страшным образом переплетающихся с историей настоящей. О том, что уже было и прошло несколько столетий назад. О том, о чем никто еще никогда не говорил. Возможно, что время еще не пришло. Возможно, что рано говорить об этом, так как игра еще не закончена. Но очень хочется если и не дожить до ее конца, то хотя бы предсказать, каким он будет.

…Сеченов-«Панин» немедленно по прибытии в Хельсинки бесследно исчез. Во всяком случае, именно так было написано в отчете службы наружного наблюдения ЦРУ. «Наружники» вели его от самого торгпредства: ни для кого не является секретом, что любое дипломатическое представительство любой иностранной державы на территории другой державы находится под постоянным контролем со стороны ее спецслужб. А представительства России так и вообще зачастую под двойным контролем: местных «топтунов» и их коллег из ЦРУ. Богатое ведомство, большие бюджеты, неограниченные возможности: подобный контроль оно может себе позволить. Однако профессионализм не всегда основан только на деньгах, и Сеченов «сделал» американцев, почти без труда применив давно ставшую классикой схему «туалетной ширмы». То есть зашел в туалетную кабинку один человек, а вышел оттуда совершенно другой: лет на тридцать постарше английский джентльмен с баками, в клетчатой шляпе «на панаму» и клетчатом же дорожном рединготе. Американцы и носом не повели, а джентльмен, прихрамывая на правую ногу, спокойно вышел из здания аэропорта, нанял такси, приказал отвезти себя в центр города, где и пропал окончательно. Поэтому абсолютно неизвестно, что делал и чем занимался Сеченов в Хельсинки, лишь в утренних новостях промелькнуло сообщение о краже из закрытого фонда городской публичной библиотеки. А вечером того же дня с борта парома «Silja Line», пришвартовавшегося в пассажирском порту Санкт-Петербурга, сошел финский турист Марти Кайхунен. Пройдя все предусмотренные в таком случае формальности, он наговорил скромным питерским пограничницам грубоватых комплиментов, да вдобавок еще и с этим смешным финским акцентом (мышшки – кошшки, этто – вот этто, эттому дала-эттому не дала). Затем господин Кайхунен вместе с группой таких же, как и сам он, «алкогольных» туристов – финнов, приезжающих в Петербург на два-три дня с целью поглотить за это время невероятное количество дешевого по сравнению с ценами на их родине спиртного, вселился в гостиницу «Прибалтийская». Почти сразу же после наступления полуночи в номер господина Кайхунена постучали. Финский турист и не думал засыпать, он явно ждал гостей, поэтому дверь открылась быстро:

– Доброй ночи, господин э-э-э Кайхунен. Позвольте вам представить – это искусствовед из Эрмитажа. Он сам представится.

Человек лет семидесяти, национальность которого не требовала никаких дополнительных разъяснений, почтительно поклонился:

– Ловчиновский. Леонид Семенович.

Мнимый финн молча пригласил искусствоведа войти, двое сопровождавших остались в коридоре.

– Пухуттеко те суомеа? – Искусствовед гордился своим знанием финского языка и сейчас рассчитывал на небольшой практикум. Однако его собеседник лишь поморщился в ответ и без всякого акцента сказал по-русски:

– Леонид Семенович, у нас тут не лингвистический семинар. Вас позвали для другого. Вот, – финн аккуратно извлек из дорожного кофра небольшую тетрадь в черном матерчатом переплете. – Эта тетрадь восемнадцатого века и относится к ценностям, похищенным фашистами во время войны из библиотеки гатчинского дворца. Вам надлежит установить, является ли она подлинником.

Ловчиновский с не меньшей осторожностью принял из рук собеседника тетрадь, попросил разрешения сесть, положил тетрадь перед собой и извлек из кармана мощную лупу. Внимательно поглядел на обложку, затем осторожно открыл ее и перелистнул несколько страниц. Убрал лупу и встал из-за стола. Словно оправдываясь, вжал голову в плечи и смущенно поправил очки в толстой, старомодной оправе: