Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему

Сушко хладнокровно смотрел на происходящее, и когда прямо на стол возле него рухнул окровавленный охранник «Габриэлы», он повернулся к молодому человеку и спросил:

– Ваше имя?

– Дагон.

– Мне кажется, что проверку вы прошли. Не пора ли нам уйти отсюда? Сейчас появится ОМОН, а мне с моим статусом лежать на полу и ждать, пока дубина в камуфляже отшибет почки, совсем не хочется. Журналисты опять же…

– Из-за вашего недоверия я так и не успел обменять фишки на деньги, – проворчал Игорь, – боюсь, что после сегодняшней веселухи это будет бесполезно.

Слежка на американской территории была сложным делом. Агентов-нелегалов, которые могли выполнять такие задачи, к середине девяностых почти не осталось. Многие были раскрыты, а те, кому повезло остаться на свободе, ушли в глубокое подполье до лучших времен и не выполняли никаких оперативных задач. Поэтому Пэм в то время, когда она находилась в Америке, была практически свободна от «опеки» русской разведки.

В Европе дела обстояли немногим лучше, и агентура, пусть и в четверть прежних, советских ее возможностей, но работала. Во всяком случае, в аэропортах постоянно дежурили один-два человека: приглядывались к пассажирам российских рейсов. Были у агентов и конкретные ориентировки на некоторых неблагонадежных с точки зрения госбезопасности личностей, появление которых на российской территории было нежелательно и требовало постоянной опеки. Разумеется, Пэм относилась как раз к таким вот «неблагонадежным», и об ее участии в трогательных проводах неизвестного разведке человека стало известно задолго до его приземления в Москве.

После того как в Риме американцы переиграли генерала Петю, смешав все его планы и разрушив надежду на обретение желанной тетради, он поклялся уничтожить «черномазую», где бы она ни находилась. Появись Пэм в России – это означало бы для нее смертный приговор. Два с лишним года она не попадала в его поле зрения, и вдруг такая удача!

За ней проследили до дверей посольства, подождали, когда она выйдет, и тогда ей навстречу отправился тот самый велосипедист в зеркальных очках…

…Когда генералу Петру Сеченову доложили об убийстве агента в Париже, то он пришел в неописуемую ярость. Заперся в кабинете и дал волю эмоциям: сквернословил, пинал мебель, стучал кулаком по столу и выпил целую бутылку «Белого аиста». Хотел даже подать в отставку, но сдержался. Вместо этого позвонил по ВЧ в Управление делами:

– Вова, у меня новости одна хуже другой. Американка шлепнула моего человека, а тот, кого она провожала в Шарль де Голле, попал с «каталами» в аварию и вместе с ними сгорел в машине. Только паспорт его и нашли, там все словно после крематория – смотреть не на что!

– А удалось выяснить, кто такой?

– Какой-то Мулен. Получил визу у нас в посольстве, купил индивидуальный тур: экскурсии по Москве и Питеру. Большой, Мариинка, Эрмитаж, Мавзолей – всего на две недели. Жить должен был в «Космосе» и в «Астории». Решено было в аэропорту наблюдение не ставить, вдруг опытный агент? Заметил бы за собой слежку и затаился. Вот так он к «каталам» и попал. Денег на такси сэкономил.

– Вроде все сходится, – задумчиво ответил тот, кого звали Вовой, – французик, значит, прижимистый, вот и попал к этим на крючок. Сколько трупов нашли?

– Пять, Володя. Четыре в машине, а еще один возле автомобиля лежал, а рядом с ним – паспорт на имя Мулена. Видать, француз вовремя выбраться не успел.

– А фотография там его осталась?

– Да в том-то и дело, – словно от зубной боли поморщился Сеченов, – паспорт обгорел сильно. Считаешь, подозрительно?

– А ты нет? – усмехнулся Вова. – Запрос во Францию послали?

– Конечно. И запрос, и посольство уведомили. Все как положено в таких случаях.

– И чего они говорят?

– Ты французов не знаешь? Это тебе не немцы твои любимые. Лягушатники теперь долго будут волынить.

– Ну, как разродятся, надо экспертизу провести… Знаешь, что это мне напомнило?

– Я и сам об этом подумал, Вова. Ты ведь мне хочешь про тот случай с младшим Лемешевым рассказать?

– Ну да. Опять та же баба, тот же почерк… И тогда она вроде прямого отношения не имела, и сейчас, но все равно где-то рядом крутится. Чувствую я, понимаешь? Да у кого я спрашиваю, конечно, понимаешь.

– Володь, ты мне можешь сказать, зачем ты из разведки так рано ушел? Это тебе на моем месте надо быть.

– А тебе на моем? Всяк хорош там, где он нужен, Петро. Ладно, ты меня держи в курсе дела, тем более что я из действующего резерва, если помнишь, никуда не выходил.

– Есть. Сразу доложу, как только что-то появится.

Сеченов отключил ВЧ, поглядел на пустую бутылку «Аиста» и с мрачным видом сказал сам себе:

– А это, Вова, еще неизвестно, кто на чьем месте окажется. Понял?

…Игорь поселился на Кутузовском, прямо напротив Бородинской панорамы, где Сушко выхлопотал ему квартиру из госфонда. Квартира была просторной, на третьем этаже, окна ее выходили частью во двор, а кабинет и столовая смотрели прямо на проспект.

– Я тебя на время оставлю в покое, – покровительственно заявил Сушко после небольшой пирушки на двоих по случаю новоселья, – ты приходи в себя, адаптируйся. Все-таки почти три года прошло, многое изменилось. Погуляй, осмотрись…

– А что потом? Мне действовать надо. А чтобы действовать, я должен быть внутри системы.

Сушко сделал успокоительный жест:

– Ты, главное, не кипятись. Тут не Америка, у нас все кондово, без черных месс и прочей мутоты. Тут дело делается, может быть, самое главное сейчас в мире дело. На мне же партия висит, ты в курсе? Давеча решили в открытую выступить под лозунгом «Россия единая и делимая». Как тебе?

У Игоря не получилось сдержать иронию:

– Креативненько так.

– А? Что? – Сушко вытаращился на собеседника с явным непониманием. – Ты русским языком выражайся, а то я современные диалекты как-то не того… Не улавливаю.

– Зачем так явно? Ведь еще полковник Турбин сказал: «Народ не с нами, он против нас». Того же хотите?

– О-хо-хо, вот ты о чем. Все это не просто так делается, между прочим. Во-первых, американцам надо показать, что мы работаем и готовы к открытой борьбе. Во-вторых, – Сушко сделал по-пьяному шутливый жест а-ля Леонид Гайдай, – поди сюда, поближе, я те на ухо… Во-вторых, тебя же надо как-то… Как бы это правильно сказать-то? О! Внедрить!

Игорь отстранился от своего собеседника, посмотрел ему в глаза. Сушко взгляд выдержал:

– Тебе возле меня делать нечего, брат Дагон. Тебе там, где все это лубянское братство кучкуется, – вот где тебе надо быть! Знаешь, как они себя называют?

– Нет. Откуда мне знать?

– О! Это звучит гордо. «Хранители Державы», каково! Прямо неистребимое дворянство российское! Гвардия Его Величества. – Сушко вдруг побагровел и так хватил своим кулачищем по кухонному столу, что тот чуть не треснул. Несколько раз грязно и смачно выругался. – Кучка палачей, которая хочет подмять все под себя. Да как же непонятно! – Геннадий Артемович плеснул себе любимой водки. – Ведь весь мир против этого русского дохляка! Покойника! Как можно, точно собака на сене, сидеть на одной шестой части суши, толком ничего с этой частью не делать, управлять ею кое-как, собственный народ гнобить! Это же рабы! Рабы в стране живут! Стадо! Скоты! В земле черт знает чего только нет! И нефть, и газ, и золото! И ни себе, ни людям! Вот я украинец, – Сушко ткнул себя большим, похожим на домашнюю колбасу пальцем, – и сын украинца. А украинец – это, значит, кто? Это, значит, европеец! Мой батька, к примеру, у Шухевича служил, против красных воевал. Думаешь, за что? За Германию? Нет, не за Германию. А воевал он за европейскую культурную Украину. Ты думаешь, кому Россия своей культурой прежде всего обязана? Небось такого в школе не преподают, как же! А обязана она Украине, которую к себе насильно присоединила и людишек, которые поумней, из Украины расселила по русским городам. Вот тогда и увидело-услышало быдло русское, что такое европейская культура. И не спорь! Это факт! Пусть здесь все хоть слюной захлебнутся, а факт, и все тут! Главные попы – все сплошь были из Украины, писатели – из Украины, художники… Ладно, это мой любимый конек, как запрягу, не слезу, а ты, в общем, тут подожди немного. Сам понимаешь, что тебя подвести к ним нужно. Как – моя забота. И вот еще что, – Сушко сделался серьезным и трезвым, словно и не пил вовсе, – я не хотел вперед забегать, но, видать, придется. Есть пророчество одного вещего монаха. Звали его Авелем. Царям жизни предсказывал, войны, да все что угодно, и с точностью поразительной! Ни разу – заметь, ни разу! – не ошибся. Так вот, Авель этот самый предсказал, что наша возьмет. Это, конечно, штука зыбкая, но мы-то с тобой понимаем, что и под самой зыбкой зыбью всегда дно сыщется. Верю я ему.