Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему

Это «ура» было подхвачено куда как более решительно и грозно, и все потому, что на танке появилось третье действующее лицо, оказавшееся действующим президентом, державшим в руке мегафон.

– Товарищи офицеры и солдаты, – своим доброжелательным голосом, усиленным с помощью мегафона, сказал президент, – благодарю всех за проявленное мужество и героизм! Ничего захватывать не нужно, тревога была учебной, поэтому – разойтись! Отбой!

Колонны и шеренги людей стали организованно покидать плац, бронетехника и грузовики разъехались, и очень скоро на плацу остался только танк генерала Х-ва и на нем трое: Х-в, Сеченов и президент, все еще сжимавший в руке мегафон.

– Чудите? – деловито и без тени ярости осведомился президент. – А вот этого не надо, – и он забрал у собравшегося застрелиться генерала Х-ва его пистолет. – Зачем стреляться-то? Вот, Петро, у человека совесть есть, застрелиться хочет. А ты? Ты, видать, умом повредился на старости лет? Кем себя возомнил, а?

– Царем, – угрюмо ответил Сеченов.

– Чем? Кем?

– Спасителем Русской земли, – совершенно сконфузившись, ответил Сеченов и для полноты картины покраснел, хотя в темноте это осталось незаметным.

– Милые вы мои старые дурни, – президент поднялся повыше и поочередно поцеловал каждого из генералов в седую голову, – не надо никого спасать. Все идет как положено, и время нельзя ускорить или повернуть вспять. Будет у нас царь, всему свое время. Ты, Петя, на роль царя никак не подойдешь. Его даже звать должны по-другому.

– Как же? – не спросил, а выдохнул Сеченов.

Президент склонился к его уху и назвал имя. Сеченов отпрянул в сторону:

– Но почему именно так?! Ведь есть пророчество, где ясно сказано, что будущий царь – это Петр!

– Это кто тебя надоумил? – все так же следуя своей манере, ласково осведомился президент.

– Кто, кто… Молодой, вот кто, – сварливо пробурчал генерал Петя. – Он приехал от Дагона и привез подлинник, – генерал показал президенту тетрадь, – вот здесь написано то же имя, что и у двоих, которые уже правили, а царями не назывались. Так что по всему выходит: следующим должен стать Петр. А кто же это тогда, как не я? Я-то ведь и есть Петр, – с некоторой долей ослиного упрямства закончил генерал.

– Молодой? Постой-постой! Это Герман Кленовский, что ли? Ну, я ему покажу, как людей с панталыку сбивать, только теперь уже завтра. У вас горючее-то осталось? Не то, которое в танке, а которое белое? Пойдем-ка, употребим за наше здоровье, а то не май месяц еще, прохладно. – И президент ловко спрыгнул с танка.

…Доподлинно известно, что сделал каждый из участников примирительной попойки после ее окончания.

Президент уехал домой и по дороге через референта вызвал Кленовского на восемь утра. Здоровьем президент всегда отличался громадным, и рабочий день у него начинался очень рано.

Генерал Х-в во хмелю сделался буен, послал всех по матери и ушел в предрассветный туман, после чего, говорят, весь следующий день парился в бане, изгоняя зеленого змия. В этом ему помогали несколько женщин вольнонаемных.

Петр Сеченов приехал к себе домой сильно не в духе. Похмелье сыграло с генералом злую шутку, и он вдруг понял, что попытку государственного переворота ему никогда не простят. Сам удивляясь абсурдности своего поведения, тому, что он так просто поддался на уговоры Германа, а затем так же легко, точно нашкодивший щенок, сдался, вручив единственное доказательство своей правоты – заветную тетрадь – в руки президента, а потом стал пить с ним водку, генерал Петя пошел, наверное, единственно правильным путем. Он написал небольшую записку банального содержания, сел за свой письменный стол, достал из ящика огромный крупнокалиберный пистолет и приставил дуло к виску.

– Рок-н-ролл, – сказал генерал Петя сам себе, грязно выругался и нажал на спусковой крючок.

…Гера мирно спал у себя в кровати, а хитрый персидский кот спал в своем плюшевом домике и во сне отчего-то вздрагивал. Без одной минуты шесть он вскочил как ошпаренный, прибежал в спальню и жалобно принялся орать «мяу». Гера, чертыхаясь, проснулся и хотел запустить в кота подушкой, но внезапно услышал, как в кабинете зазвонила «вертушка» – телефон правительственной ВЧ-связи. Кот продолжал орать, за окном бешено светило солнце, телефон надрывался, и сердце испуганно застучало, разгоняясь до ста двадцати ударов в секунду. В висках шумело, картинка перед глазами была нечеткой, и Гера чуть было не упал, споткнувшись об мельтешащего под ногами кота.

– Чтоб тебя, Пуш-тупица, отвали! – проорал Гера, но кот словно нарочно мешался под ногами и не давал подойти к телефону.

– Да! Алле! Кленовский у аппарата.

– Вас в восемь утра ожидает президент, – вкрадчивый голос референта так пронзил сердце, что Герман почувствовал, как пол уходит из-под ног. Ничего не ответив, он бросил трубку и схватил со стола упаковку таблеток. Высыпав две прямо в рот, он разжевал их и проглотил. Сел на пол, отдышался. Таблетки были сильными – такими откачивают стариков при инфаркте – и подействовали быстро. Стало легче, он принял душ, оделся и даже съел что-то на завтрак. Интуиция молчала, словно ее никогда и не было. Запивая сладким чаем кусок бутерброда с подкопченной форелью, Гера вдруг подумал, что его вовсе не трогает этот предстоящий разговор с президентом. Еще неделю назад он страшно переживал бы, но после встречи с Мистером Ты Гера понял, что ему до смерти надоело все, что окружало его последнее время. Он достал из холодильника жестянку, вскрыл ее и положил из нее коту в его миску. Кот стал есть и при этом урчать, как мотоцикл. Гера погладил его за ухом:

– Пуш, ты меня по-своему любишь, правда ведь?

Кот (небывалое дело) оторвался от своей миски и ткнулся лбом в колено Германа, словно говоря: «Да, только есть не мешай».

Гера подождал, пока кот покончит с завтраком, взял его на руки и пошел в прихожую. Здесь он посадил кота на диванчик, сел сам, надел ботинки и, уже стоя в дверях, сказал ему:

– Остаешься за старшего.

Кот отвернулся.

…Они сидели за небольшим приставным столиком в кабинете, который так часто любят показывать по телевидению. Слева сидел президент, справа Герман, сильно поджав по себя ноги. На столе лежала та самая, привезенная Германом, тетрадка. Собственно, она лежала на столике с самого начала: как только Герман вошел, он сразу увидел ее и понял, о чем именно пойдет речь. Он не ошибся.

Президент подал ему руку и пригласил садиться. У него было крепкое, сухое рукопожатие, и чувствовалась в нем сила удара кулака, пружинистость внешнеполитической фиги, обаяние ладонного приветствия ликующей толпе.

– Я начну с самого главного, – и президент постучал пальцем по тетради, – спасибо тебе. Не ожидал, что так получится. Теперь я знаю имя преемника. И еще – особая благодарность за предотвращение государственной измены.