Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 1

Около полуночи я так пристально выглядывал в темное окно что мне везде начали мерещиться пожары и вблизи тоже, целых три в самом Ручье Молнии, фосфоресцируюшие оранжевые елеразличимые вертикали призрачного пламени которые вспыхивают и гаснут в моих роящихся наэлектрифицированных глазницах — Буря продолжает их убаюкивать проносясь где-то в пустоте и вновь ударяясь о мою гору, поэтому в конце концов я засыпаю — Просыпаюсь под стук дождя, серо, с надеждой серебристых дыр в небесах к югу от меня — там на 177°16 где я видел большой пожар теперь вижу странную бурую заплату среди всеобщих заснеженных скал показывающую где пожар бушевал и плевался во всенощном дожде — Вокруг Молнии и Коричного никаких признаков вчерашних пожаров-призраков — Туман сочится, дождь падает, день захватывающ и волнующ и наконец в полдень я чувствую грубую белую зиму Севера мчащуюся ветром с Хозомина, ощущение Снега в воздухе, железно-серые и стально-голубые везде скалы — "Ух, ну она дала!" ору я без передыха моя посуду после хорошего после восхитительного завтрака из блинчиков с черным кофе.

Я думаю это пока обвожу кружочком 15 августа в календаре и смотрю, уже 11:30 на часах а значит день наполовину кончился — Мокрой тряпкой на дворе я стираю летнюю пыль со своих загубленных башмаков, и хожу и думаю — Дверная петля уборной разболталась, труба сбита набекрень, мне придется ждать еще целый месяц чтобы порядочно вымыться, а мне плевать — Возвращается дождь, все пожары растратят свой порох — Во сне мне снится что я оспаривал какое-то желание жены Коди Эвелин касательно их дочери, на какой-то солнечной барже с домиком в солнечном Фриско, и она одаряет меня мерзейшим взглядом в истории ненависти и посылает мне электрический разряд который волной шока сотрясает мне все нутро но я полон решимости не бояться ее и держусь за свои соображения и продолжаю спокойно говорить не вылезая из кресла — Это та же самая баржа где моя мать развлекала Адмиралов в одном старом сне — Бедная Эвелин, она слышит как я соглашаюсь с Коди что было глупо с ее стороны отдавать единственный торшер епископу, над немытыми тарелками сердце у нее колотится — Бедные человеческие сердца колотятся везде.

В тот дождливый день, согласно обещанию которое я дал себе в память о чудесном рисе по-китайски который Джарри приготовил в апреле для нас в хижине долины Милл-Вэлли, я сделал на горячей печке сумасшедший китайский кисло-сладкий соус, состоящий из зелени репы, кислой капусты, меда, патоки, красного винного уксуса, свекольного маринада, соусного концентрата (очень темного и горького) и пока он закипает на плите а котелок с рисом застявляет крышку плясать я расхаживаю по двору и говорю "Китайська обед всигда осень холосо!" и вспоминаю с налету своего отца и Чина Ли в Лоуэлле, вижу краснокирпичную стену за стеклями кабинок ресторана, душистый дождь, дождь красного кирпича и китайских обедов на Сан-Франциско через одинокие дожди равнин и гор, вспоминаю плащи и улыбающиеся зубы, это обширное неизбежное видение с бедной обманутой рукой — тумана — тротуаров, или же города, сигарного дыма и уплаты у стойки, того как Китайские Повара всегда зачерпывают круглый черпак риса который подается вам прямо в кабинку вместе с теми безумно ароматными — "Китайська обед всигда осень холосо" — и я вижу поколения дождя, поколения белого риса, поколения краснокирпичных стен со старомодными красными неоновыми вывесками мигающими на них как теплый компост пламени кирпичной пыли, ах сладкий неописуемый зеленеющий рай бледных попугайчиков и тявкающих дворняжек и старых Дзэнских Психов с посохами, и фламинго Катая, которых видишь на изумительных Минских Вазах и других более скучных династий — Рис, дымящийся, запах его так богат и лесист, вид его так же чист как несущиеся облака озерной долины в такой же денек как вот этот день китайська обеда когда ветер подталкивает их струиться и роиться над позициями молодых елей, к грубой мокрой скале -

Мне снятся женщины, женщины в узеньких трусиках и небрежном неглиже, одна сидит рядом со мной и застенчиво убирает мою вялую руку со своего места на мягком валике плоти но даже тогда я не делаю ни малейшего усилия так или иначе рука остается там, остальные женщины и даже тетушки наблюдают — Наступает миг когда эта жуткая заносчивая стерва которая была моей женою отходит от меня в туалет, высокомерно, говоря что-то гадкое, я смотрю на ее стройный зад — я регулярный придурок в бледных домах порабощенный похотью к женщинам которые меня ненавидят, они разлатывают свою продажную плоть по всем диванам, это все один мясной котел — все это безумие, мне следует отречься и выдать им всем по первое число и рвануть дальше по чистым рельсам — Я просыпаюсь радостным оттого что спасен в глухомани гор — За этот горбатый валик плоти с сочной дыркой я бы просидел вечности ужаса в серых комнатах освещенных серым солнцем, с фараонами и алиментщиками, у дверей а за ними тюрьма? — Это кровоточащая комедь — Великие Мудрые Стадии жалостного понимания что характеризует Величайшую Религию ускользают от меня когда дело доходит до гаремов — Гарем-скарем, это все уже на небесах — благослови их все их блеющие сердца — Некоторые агнцы женского полу, у некоторых ангелов крылья женщин, все это в конце концов матери и простите мне мою сардонию — извините меня за мою течку.

(Хо хо хо)

22 августа такая смешная дата в моей жизни, то был (на протяжении нескольких лет) кульминационный (почему-то) день в который проводились самые мои крупные гандикапы и дерби в Торфе которые я проводил ребенком в Лоуэлле, скаковые мраморные шарики — К тому же это был августпрохладный конец лета, когда деревья звездных ночей шелестели с особым богатством за моим открытым окном с летней рамой и когда береговой песок становился прохладным на ощупь и маленькие раковинки поблескивали в нем и поперек лунного лика проносилась Тень Доктора Сакса — Ипподром Могикан-Спрингз был особым кондовым туманным скаковым кругом на западе Массачусеттса с более дешевыми призами и пожилыми завсегдатаями и жокеями и выдержанными лошадьми и конюхами из Восточного Техаса и Вайоминга и старого Арканзаса — Весной там проводились Могиканские Дерби обычно для кляч-трехлеток, но большой Августовский Гандикап был поистине народным событием на которое стекалось самое лучшее общество Бостона и Нью-Йорка и вот тогда-то Ах когда лето кончалось, у результатов скачек, у имени победителя, появлялся осенний аромат словно аромат яблок уже собранных в корзины Долины и аромат сидра и трагической конечности, а солнце заходит за старые конюшни Могикана последним теплым вечером и вот луна уже светит печальноликая сквозь первые железные и массированные концентраты Осенней тучи и скоро станет холодно и все сделано -